Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Стихотворение Моршена выявляет незабываемо русскую сущность, тесно переплетенную с опытом диаспоры. Растущее преобладание в более поздних антологиях аллюзий, отсылающих к русской литературе, и ссылок на русский язык как на неосязаемый, но вечный источник идентичности и преемственности, возможно, просто отражает предпочтения отдельных составителей. С другой стороны, это может означать, что по мере того, как диаспора становится все более утвердившейся, теряет связь с Россией, которую можно было бы назвать «домом», и накапливает обширный репертуар поэзии, созданный в диаспоре, источник чувства коллективной идентичности смещается в сторону общей культуры, которая дополняет корни, пущенные в новом доме, охватывая все сообщество, где бы оно ни находилось.

Как следует из анализа рассмотренных пяти антологий, что бы ни пытались утверждать некоторые составители в своих предисловиях о неослабевающем восприятии России как некоего национального образования, все же поэтические произведения, которые они собрали воедино, указывают на более личное и не столь четко выраженное понимание поэтами русского зарубежья своих взаимоотношений с русским домом, состоящим из воспоминаний и общей культуры.

Постсоветские антологии

Литературное наследие диаспоры пришло в Россию в 1990‐х годах и стало частью лавины менее известных литературных текстов XX века, ошеломившей читателей своим напором. Именно в тот момент, после отмены цензуры все было готово для пересмотра литературного канона. Массовое появление текстов из‐за рубежа, литература андеграунда и архивы сыграли свою роль в требовании переоценки русской идентичности в новом постсоветском мире. С самого начала литература русского зарубежья была воспринята с ностальгией как наследие дореволюционной «исходной традиции» и стала для консервативных националистов выражением имперской России410. Запоздалое знакомство с поэзией русской диаспоры можно рассматривать как возможность возобновить связи с частью литературной традиции, не пострадавшей от притеснений в советский период, и познакомиться со своего рода подлинной русской идентичностью, существовавшей до революции. Подобная идея основывалась на вере в то, что русская поэзия за рубежом пребывала в некой неизменной и не подверженной иным влияниям среде и что, сохраненная в таком виде, она будет использована после своего окончательного возвращения на родину. Вадим Крейд в предисловии к составленной им антологии «Вернуться в Россию – стихами», опубликованной в 1995 году, описывает подобную ситуацию, в которой поэзия «десятилетиями жила в условиях полной творческой свободы в абсолютно безразличной чужой среде, без внешних стимулов, без поддержки», но несмотря ни на что оставалась «вдохновенной, плодотворной, плодовитой!»411

Как выяснилось, открытие поэзии русского зарубежья могло иметь особо важное значение для русских читателей в постсоветский период, вовсе не благодаря ее предполагаемой связи с «истинной», но исчезнувшей Россией, а вследствие ее появления в атмосфере внезапных перемен и лишений. Подобно эмигрантам, покинувшим Россию после Октябрьской революции 1917 года, читатели, жившие в России после 1991-го, столкнулись с травмой утраты собственной страны и привычного образа жизни. Сергей Ушакин определяет утрату как основную характеристику постсоветского опыта: «Резкое разрушение некогда стабильной государственной инфраструктуры привело к бедности, утрате статуса или профессиональной дезориентации»412. Затруднительное положение русских эмигрантов после 1917 года, согласно Наталье Старостиной, могло бы привести к необходимости приспосабливаться к новому языку, но в остальном было связано с многочисленными ситуациями неопределенности, аналогичными тем, с которыми столкнулось русское население в начале 90‐х годов прошлого столетия: «Эмиграция принесла с собой бедность, даже нищету, чуждую языковую среду, неопределенное будущее и, что самое ужасное, осознание невозможности возврата к прошлой жизни»413. Не следует забывать и о том, что некоторые этнические русские жители бывших советских республик сами были вынуждены эмигрировать из родной среды в место, которое одновременно было и не было их домом.