Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Литературная вселенная подчиняется знаменитой формуле Беркли esse est percipi («существовать – значит быть воспринимаемым»): [писатели] неустанно совершенствуют набор стратегий, определяющих их позиции, их письменный язык, их положение в литературном пространстве, а также их близость к центру авторитета или удаленность от него […] большая часть компромиссных решений, вырабатываемых в рамках этой структуры, основывается на «искусстве дистанцирования», способе эстетического самопозиционирования не слишком близко и не слишком далеко; и при этом более маргинальные писатели лавируют с поразительной изощренностью, дабы заполучить наилучшие шансы быть воспринимаемыми, то есть присутствующими в литературе.

Паскаль Казанова, «Литература как мир»

466

Глобальные русские культуры и экстратерриториальные авторы

После развала СССР и открытия границ в начале последнего десятилетия ХХ века русский литературный мир становится более фрагментарным и разрозненным, чем когда-либо в прошлом: миллионы россиян и русскоговорящих граждан новых независимых государств рассеялись по странам и континентам или образовали так называемые «внутренние диаспоры» (beached diasporas – буквально «выброшенные на берег диаспоры») в бывших советских республиках, например, в Латвии или в Украине, где они сразу занялись сочинением стихов, рассказов и романов в новых культурно-политических условиях467. Совместно с коллективом коллег я уже сформулировал тезис о том, что рассматривать это множество рассеянных по земному шару общин и сообществ как некий единый «русский мир», опирающийся на глубинную общность, связанную с субстанциолистской концепцией территориально ориентированной «русскости», значит склоняться к узко националистическим рамкам интерпретации468. Где проходят границы единого «русского отечества», и кто может решать, какие культурные образования по праву в нем обитают? Мы не должны слепо наделять единый «русский мир» самоочевидным онтологическим статусом, особенно в эпоху, когда официальные политические и общественные институты в России с пафосом обрушиваются на некоторых представителей культурной элиты, именуя их «пятой колонной», одновременно настаивая на прерогативе российского государства «защищать права русских где бы то ни было» всеми способами, вплоть до вооруженного вторжения в сопредельные страны. Напротив, мы должны признать, что существует множество различных русских культур и русских литератур, которые чувствуют себя дома и сохраняют своеобразие в разных частях света, за пределами того политического образования, которое по прихоти судьбы и истории именуется Российской Федерацией. Более того, многие из этих разношерстных и разрозненных русских культур увлечены собственными формами бытия-в-мире (если использовать здесь это хайдеггеровское понятие) – выработкой конкурирующих представлений о русском мире и его культурных смыслах. Как пишет в своей главе, представленной в этом сборнике, Кэтрин Ходжсон, несмотря на проблески оптимизма в девяностых, после окончания холодной войны, по поводу возможного воссоздания единого русского литературного канона из осколков советской и эмигрантской традиций, сейчас все более очевидно, что прошедший век был отмечен возрастающим многообразием и дифференциацией рассеянных по миру культурных ландшафтов. Иными словами, никогда прежде не существовало такого множества «русских культур» и «русских миров», столь густо населенных и столь широко распространившихся по всему миру.