Век Филарета

       От постоянного недоедания и усталости Брянчанинов по вре­менам находился почти в бессознательном состоянии. Он не пом­нил, лето нынче или зима, где они и зачем, даже Иисусова молитва, вмененная старцем в обязательное и постоянное делание, усколь­зала из памяти... В сентябре Дмитрий свалился. Чихачев, будучи более крепкого сложения, за ним ухаживал, но в октябре сам сильно простудился. Дмитрий принудил себя встать и в полу­бредовом состоянии ходил на кухню за кипятком и кашею.

       В один из октябрьских дней — Брянчанинов не знал числа — его окликнул знакомый голос:

       — Дмитрий Александрович! Ваше благородие!

       Поняв, что спрашивают его, Брянчанинов долго всматривался в чисто одетого мужика, пока тот не заговорил сам:

       — Батюшки, да на кого ж вы похожи! Едва признал!.. Дмитрий Александрович, меня

папенька ваш прислал. Я — Силантий, ку­чер папенькин! Неужто забыли?.. Александр Семенович приказали передать, что маменька ваша тяжело больна и хочет вас видеть. Так что едемте домой! У меня бричка за воротами, Александр Семенович приказали лучшую тройку запрячь — вмиг домчу! По­едемте!.. Да, и друга вашего батюшка приказал тоже звать!

       — Он болен.

       — Вылечим!

       Брянчанинов тупо смотрел на Силантия, не понимая, как этот мужик может вылечить друга Мишу. Домой... А где его дом?..

       Силантий развернул прихваченный тулупчик и накинул на барина поверх рваненького подрясника. Брянчанинов медленно опустился на землю. От внезапного тепла его охватил озноб. В голове прояснялось. Домой... Он не бежит из монастыря — мать больна. Может быть, она умирает. Его долг увидеть ее... Надо сказать отцу Леониду... А вдруг не отпустит? Так останусь здесь...

       Силантий опустился на корточки радом с барином и терпеливо ждал. Богомольцы с удивлением смотрели на молодого исхудалого послушника и чернобородого крепкого мужика с кнутом за го­ленищем, сидевших в молчании у стены квасоварни.

       Вечером того же дня Брянчанинов и Чихачев, закутанные заботливым Силантием в тулупы, тряслись в бричке по дороге на Козельск. Серое небо моросило мелким дождичком. Дмитрий приподнялся и оглянулся. Вдали оставались вековые сосны, дубы, ели, липы, сквозь которые светила монастырская колокольня. Вот пропало за деревьями белое и золотое. Вот паром через Жиздру. Дорога побежала через луга, перелески... Прощай, Оптина!

       Старец Леонид (в тайной схиме нареченный Львом) в тот вечер долго молился за раба Божия Дмитрия. Знал старец, что материнская болезнь окажется ложною, однако отпустил своего послушника, предвидя, что тому следует идти своим путем. Останься он в Оптиной — стал бы вторым Арсением Великим... но и так служение предстоит ему немалое.

  Глава 9

 ХОЛЕРА

       Страшная болезнь надвигалась на Россию с юга летом 1830 года. Петербургские власти рассылали циркуляры губернаторам и градоначальникам, возлагая главную

надежду на создание карантинов. В Москве князь Дмитрий Владимирович Голицын особое внимание обращал на лекарей. Он распорядился увеличить количество коек в больницах и призвал студентов-медиков помочь в борьбе с болезнью. В августе разнеслась весть о первых смертельных исходах. Иные дворянские семейства, спохватившись, решились было отправиться в имения, но из города уже никого не выпускали. Москва притихла и ожидании беды.

       В покоях московского митрополита на Троицком подворье в грозные дни ничего не переменилось, разве что были отменены его ежедневные приемы нуждающихся. Конец августа — начало сентября была самая ягодная, грибная и овощная пора, но теперь келейники владыки с осторожностью принимали привозимые припасы. Раньше посылали на Болото, и там торговцы сами предлагали лучшее, теперь же во всем виделась зараза, и решили положиться на привоз из Троицы, с монастырских огородов. Во дворе подворья жгли костры, крепко веря, что дым отгоняет заразу. Запах дыма и хлорки потеснил в доме привычные запахи ладана и навощенных полов.

       Из Петербурга до Москвы донеслось сильное неудовольствие на слово владыки, произнесенное 18 сентября. Недоброжелатели Филарета углядели порицание и осуждение государя в следующем месте слова: «Царь Давид впал в искушение тщеславия, хотел показать силу своего царства... Явился пророк и по повелению Божию предложил Давиду на выбор одно из трех наказаний: войну, голод, мор...» Последующий призыв проповедника к общему покаянию, отказу от роскоши, чувственных желаний и су­етных забав ради делания добра — не замечался.

       Горячий характером Николай вначале оскорбился, ему стало обидно, а потом раздражение на фрондирующего митрополита овладело им. Царский гнев было кому поддержать.