И гнев, и милость, и наказание, и пощада, и грозное прещение против грехов наших, и долготерпеливое ожидание нашего покаяния ежедневно и ежечасно пред очами нашими... Видите, что мера грехов наших полна, ибо начинается необычайное наказание. Но видите и то, что мера милосердия Божия неисчерпана...
Помыслим, братия, о важности для нас настоящего времени. Важно и всякое время, и нет времени, которым безопасно можно было пренебрегать, ибо во всякое время можно спастися или погибнуть. Но особенно и необыкновенно важно для нас сие время, когда Бог уже положил нас на весы правосудия Своего, так что одна пылинка, прибавленная к тяжести грехов наших, одна минута, не употребленная для облегчения сей тяжести, могут низринуть нас…
Много должно утешать и одобрять нас, братия, и то, что творит среди нас Помазанник Божий, благочестивейший государь наш. Он не причиною нашего бедствия, как некогда был первою причиною бедствия Иерусалима и Израиля Давид (хотя, конечно, по грехам и всего народа); однако с Давидовым самопожертвованием приемлет он участие в нашем бедствии...
В алтаре после причащения Николай Павлович поинтересовался:
— Владыко, по Москве чуть не каждый день ходят крестные ходы. Не опасно ли? Собираются массы народа, творят коленопреклоненно на сырой земле молитву. Мои лекари удивились.
— Ваше величество,— твердо отвечал митрополит.— Господь оправдал церковное действие по крайней мере против сего сомнения. Число заболевающих после крестных ходов не больше, а несколько меньше, нежели в предшествующие дни.
— А что духовенство?
— Сто московских иереев поочередно ежедневно посещают московские больницы, принимают от больных исповедь и напутствуют их Святыми Тайнами. И никто из священников, государь, не заболел холерою! Вижу в том особый Промысел Божий.
Владыка не сказал, что людям, оказавшимся в крайней бедности от холеры, вдовам и сиротам он помогал из своих средств, потратив более тысячи рублей. Многие помогали. Из дворян — Голицыны, Шереметевы, Самарины, Пашковы, из купцов и мещан — Лепешкины, Аксеновы, Рыбниковы, десятки и сотни других вносили свою лепту.
Император уехал 7 октября, а болезнь все более распространились. К середине октября, по сведениям из канцелярии генерал-губернатора, умирало в день 118 человек, по слухам — более тысячи. Все были под страхом смерти, невидно и неслышно мечущейся по городу.
Народом овладели страх и подозрительность. Недовольство вазывали карантины, не только затруднявшие подвоз припасов, но и прерывавшие обычные людские связи. В низах пошла молва, будто болезнь идет от отравы. Отравляют врачи. До погромов и убийств, как в Петербурге, не доходило, но в больницы простые люди идти боялись.
Увеселения прекратились сами собой. Закрылись театры и балаганы, исчезли бродячие цыгане с медведями и кукольники с петрушками. Но Москве ходил стишок: «Строгий наш митрополит веселиться не велит». Имя Филарета было на устах многих, на
него смотрели, на него надеялись, ему верили.
Болезнь ослабла зимою 1831 года. Едва ли не последним умер мастер московской масонской ложи Головин, на могиле которого в Андроньевом монастыре собратья поставили громадный чугунный куб с позолоченным мальтийским крестом. 17 марта Филарет распорядился о совершении благодарственного молебна за избавление от бедствия.
В праздник Пасхи 19 апреля курьер из Петербурга привез митрополиту знаки ордена Святого Андрея Первозванного, коим он был награжден, как говорилось в указе, «за ревностное и многодеятельное служение в архипастырском сане, достойно носимом, а притом за многия похвальныя подвиги и труды, на пользу церкви и государства постоянно оказываемые при всяком случае».
Владыка не ощутил радости от получения высшего в империи ордена.
Воля Провидения поставила его на видное место в церковной и государственной
жизни, но лишь наивные люди могли думать, что место это удобно в житейском
плане. На вершине горы человек ближе к солнцу, но там сильнее он чувствует его
жар, там ощутимее ветры и бури, там постоянно витает опасность низвергнуться в пропасть...
Совсем непроста была жизнь святителя, подвергавшегося множеству соблазнов и
искушений, то чрезмерно хвалимого, то несправедливо осуждаемого, подверженного
по человеческой своей природе слабостям, приступам отчаяния, мыслям о тщетности
своих усилий,— о том знал лишь его духовник. Но каждодневно силою молитвы
Филарет преодолевал свои телесные недуги, страх перед непониманием власти и
осуждением людской молвою. Ибо сказал некогда царь Давид:
СВЯТЕЙШИЙ СИНОД
Глава 1
ОТЦЫ НАСТОЯТЕЛИ