Век Филарета

       Верный своим дружеским чувствам к владыке, князь Алек­сандр Николаевич Голицын, получивший к тому времени почет­нейшее звание канцлера императорских и царских орденов, со­чувственно сообщал: «Получив от Вас копию с известной про­поведи Вашей, я немедленно ее прочел и поистине не только не смог найти в ней чего-либо предосудительного, но нашел ее на­зидательною, как и всегда нахожу Ваши слова; еще мое мнение я сказал и Государю. Потом Его Величество сам читал Ваше слово и возвратил князю Мещерскому, не сделав никаких заме­чаний.

       Не принимайте к сердцу, Ваше Высокопреосвященство, что, может, есть люди, кои, не понимая, судят, а иные, врагом под­стрекаемые, не ведая, что ему служат орудием, действуют против царства Света».

       Как бы то ни было, а очередное недовольство Зимнего сильно огорчало владыку, и ныло сердце, и по ночам сон не шел. Примеры преподобного Сергия, патриархов Алексия и Гермогена побуж­дали возвысить свой голос в трудную для отечества годину, сказать откровенное слово царю, но смеет ли он, один из многих архи­ереев, брать на себя столь ответственную ношу? Где та грань, которая отделяет убежденность в правоте своего мнения от са­монадеянности и гордыни? Пошли, Господи, нам, грешным, сми­рение, и да будет воля Твоя...

       В один из ясных дней бабьего лета келейник вошел в покои владыки доложить о приходе духовной дочери митрополита Ека­терины Владимировны Новосильцевой. Митрополит в так назы­ваемой секретарской комнате полулежал на диване, закрыв глаза. Секретарь, читавший бумаги, замолк, выжидательно поглядывая на владыку.

       — Новосильцева?..— переспросил владыка.— Скажи, что при­му. Подай только воды умыться.

       Он умывался много раз в день, частию для свежести лица, частию для освежения глаз,

постоянно утомленных от чтения. От других лекарств отмахивался, полагаясь на свежую воду. Дома владыка ходил в черном полукафтанье, опоясанном белым кре­повым кушаком, который он умел запутывать, не делая узла. Широкие рукава были отстегнуты и отворочены.

       Филарет вышел в спальню, надел коричневую рясу и, оправив ее, подошел к комоду. С детских лет привитая опрятность не ослабела, пятнышка терпеть не мог. Оглядев себя в зеркало, он расчесал гребнем волосы на голове и бороду.

       В углу проходной комнаты между спальней и гостиной по­мещалось высокое трюмо, оставшееся от владыки Августина, но в него никогда не получалось заглянуть. Против двери из гостиной висела большая икона преподобного Сергия, и, когда его никто не видел, он крестился перед ней и совершал поклон, касаясь рукою пола. И всегда тянуло взглянуть на висевший неподалеку портрет митрополита Платона в рост в полном облачении.

       Едва митрополит показался на пороге гостиной, Новосильцева поспешно встала.

       —  Простите меня, святый отче, что осмелилась обеспокоить вас... Филарет легким, но четким жестом осенил ее крестным зна­мением и сел в кресло.

       — Слушаю вас, матушка, слушаю.

       — Новое огорчение, владыко! Вчера получила письмо из Петербурга и всю ночь

проплакала... Вы помните, я наняла архитектора Ивана Карловича Шарлеманя. Он составил проект храма в память Володеньки моего, очень красивый план...— Она всхлипнула. Государь всё утвердил, но вдруг одно препятствие за дру­гим. То управа не хочет выделить участок у Выборгской заставы, а теперь Иван Карлович пишет, что невозможно нанять мужиков, подрядчики заламывают немыслимые цены. Он предлагает отло­жить постройку. Как быть?.. Нужно еще сто пятьдесят тысяч, и остаётся только продать липецкое имение....

       Филарет перебирал четки, с участием смотря на гостью. После смерти единственного сына эта благочестивая и добрейшая жен­щина заметно постарела, хотя и ранее огорчений хватало. С мужем не была она счастлива, тот, пожив недолгое время вместе, завел себе привязанности на стороне, там и дети пошли. А у нее был только Володя, умница и красавец, которого она любила самозабвенно. Государь его ласкал, маменьки в обеих столицах мечтали выдать за него своих дочек, а ей все виделась какая-то вовсе не обыкновенная карьера, сказочная...

       —  Вы бы, Екатерина Владимировна, мне как-нибудь завезли план храма показать. А имение зачем продавать? Подождите.

       — Ах, владыко!.. Тяжко жить, чувствуя себя убийцей сына! Сейчас холера — я жду, что умру, и я хочу умереть! Помолитесь, владыко, чтобы я скорее умерла!.. Потому и храм хочу строить безотлагательно...

       Филарет подождал, пока Новосильцева выплачется, и мягко заговорил:

       — Ежели вы почитаете себя виновною, то благодарите Бога, что Он оставил вас жить, дабы вы могли замаливать ваш грех и делами милосердия испросили упокоения душе своей и вашего сына. Желайте не скорее умереть, но просите Господа продлить вашу жизнь, чтоб иметь время молиться за сына и за себя... Верю, что скоро встанет прекрасный храм во имя Владимира равноапостольнаго, а пока — помогите, чем можете, московским боль­ницам... Сейчас время обеда, не останетесь ли?