Век Филарета

       Остановившись в Симоновом монастыре, Антоний и взятый им с собою иеромонах Савватий в наступивших сумерках пос­пешили к владыке. В митрополичьих покоях они увидели эконома, нехотя выслушавшего взволнованную речь о том, что им необ­ходимо видеть высокопреосвященного.

       — Не буду я о вас докладывать,— отмахнулся эконом.— Эка невидаль. Занят митрополит. Не время ему принимать странству­ющих монахов. Завтра приходите!

       — Настоятельно требую доложить! — полным голосом сказал отец Антоний, и эконом струхнул. Разные случались тут монахи, а владыка был строг, лучше обеспокоить его.

       — Проси! Проси! — донеслось из внутренних покоев.

       Ноги сами понесли отца Антония на этот призыв.

       — Вы что же, за сбором, что ли? — заинтересовался эконом.

       — Мы в наместники приехали! — с достоинством ответил отец Савватий.

       Эконом оглядел неказистого монашка и усмехнулся.

       — Эко хватил... Далеко кулику до Петрова дня!

       А в это время в домовой церкви митрополита отец Антоний приносил присягу на служение в должности наместника.

       Спустя пять дней он был возведен в сан архимандрита Вифанского монастыря. 19 марта с отцом Савватием наместник при­ехал в лавру во время чтения Часов. Никем не встреченный, он вошел в алтарь Трапезной церкви... Так началось его новое слу­жение, продлившееся без малого пятьдесят лет.

 

Глава 2

                                          ЧАЙКИ НАД НЕВОЙ

       Однажды прелестным июльским утром император Николай Павлович отправился погулять. Путь его лежал из Царского Села в Павловское. Мерным прогулочным шагом он миновал последние дома Царского, где во дворах только начинали подниматься дымки растапливаемых самоваров. Час был ранний. Любимый белый пудель оторвался от обнюхивания заборов и убежал вперед, ко­кетливо помахивая кисточкой вздернутого хвоста.

       Император любил такие прогулки не только по соображениям гигиеническим. К сорока годам он не слишком располнел. Напротив, ушедшая юношеская худоба сменилась подлинно цар­ственной наружностью, внушительной и величественной красотой, подчеркиваемой горделивой осанкой, строгой правильностью классического профиля и властным взглядом. Но он не только выглядел всемогущим повелителем, он был уверен в незыблемости своей самодержавной власти и глубоко верил в свое призвание к ней Божией милостью.

       Николай Павлович полагал себя способным к упрочению сла­вы и мощи России. Он не шутя работал по восемнадцати часов и сутки, прочитывая ежедневно гору документов, принимая де­сятки посетителей, и конечно же перерывы были необходимы. В городе он прогуливался по утрам и вечерам по набережной перед дворцом, летом ходил пешком из своей резиденции в Павловское, любимое с детства.

       Сейчас он не слишком спешил, зная, что жена приедет туда не ранее десяти и он успеет повидаться с приглянувшейся ему на недавнем балу французской модисточкой, которую граф Адлерберг, вероятно, уже привез.

       День только начинал разгуливаться. Солнце сияло на голубом небе, листва и трава светились всеми оттенками изумрудов, ве­селили глаз ромашки и клевер, из которых дочка Сашенька, верно, составит ему букет... Он услышал нерешительное тявканье и уви­дел, что пуделек торопливо обнюхивает мужчину и женщину, видно, супружескую пару из простых. Они будто ссорились.

       —  Что ж вы ругаетесь,— укоризненно обратился к ним Ни­колай Павлович.— День такой славный!

       — Да все она! — с досадою махнул рукой мужчина, едва по­смотрев на высокого и приятного видом офицера,— Хотели в Царское успеть, посмотреть на царя во время развода, а эта тетеря закопалась со своими булавками, вот и опоздали!

       Супруга, невзрачная лицом и фигурою, пренебрежительно слу­шала мужа.

       — Что ж вы думаете о государе, добр ли он? — спросил им­ператор.

       — Полагаю, не очень-то,— охотно продолжил разговор муж­чина, судя по всему, польщенный вниманием.— Больно уж мучает солдат. Шпицрутены, палки, такие страсти рассказывают, что нельзя их не пожалеть.

       — Император желает хорошего, но, будучи по природе человеком, не может не ошибаться.

       — Быть может и так, но не все такого мнения.

       — Тем не менее. Уверяю вас, что его величество добр.

       —  Конечно, к столь важному барину, как вы, это и так! А к нашему брату едва ли... Я вот — портной!

       — А вы действительно хотите его видеть? Если да, то приходите завтра в Царское и заявите на подъезде о вашем желании.

       — Не такой я дурак, чтобы явиться за колотушками! — за­смеялся портной, а жена его как-то искоса вглядывалась в доброго офицера.

       — Вовсе не за ними. За успех я ручаюсь.

       — Ладно, барин, приду. Поверю вам.

       Порыв ветра сорвал с головы портного шляпу, которую пуделек тут же схватил, начал таскать и никак не хотел отдать. Николай Павлович смеялся от души.

       На следующий день супружеская чета явилась. Доложили, и царь вышел к ним. Бедный портной был ни жив ни мертв, а бойкая бабенка, видно, давно догадавшаяся, стреляла глазками. Император вручил им пятьсот рублей за порванную шляпу и просил быть о нем лучшего мнения.