Век Филарета

       Важную роль в Синоде играл и духовник покойного государя отец Павел Криницкий, старик величавой внешности, по харак­теру самовластный, мстительный, капризный и горячий до бе­шенства. В холерный год он вдруг стал преследовать придворного протодиакона Ворского, который по незнанию и без всякого умыс­ла взял себе в прислуги ту самую горничную, которая прежде жила у зятя императорского духовника. Уж чего опасался отец Павел, отчего горничная была отпущена или сама отказалась от места, синодские чиновники разузнать не смогли. Криницкий потребовал от протодиакона

немедленно сменить прислугу. Тот удивился и отказался, за что был лишен места и послан в Яро­славль. Николай Павлович имел отличную память на лица, заметил отсутствие приметного протодиакона и распорядился вернуть его в Петербург ко двору. Гордый старик не хотел допустить его служить с собою, и только повеление государя заставило Криницкого переломить свое упрямство.

       Голос нынешнего царского духовника протоиерея Музовского ценили в Синоде невысоко. Обер-священник Главного штаба и гвардии, он был весьма образован, приятнейший собеседник, при дворе признавали его как занимательного рассказчика, но по службе он был прост чрезмерно. Подчиненные лица распустились при нем донельзя и позволяли себе слишком многое. Нередко, когда Музовский играл в обществе в карты, стоявший за его спиною придворный протодиакон в грубых выражениях поправ­лял начальника, не выбирая слов, а тот слушал и молчал. Игра в карты (а вернее, проигрыш обер-священнику) имела немалое значение для получения протекции Музовского.

       Мелкие слабости и страстишки духовных лиц редко выходили на поверхность, но уж когда о них узнавал государь, пощады не было.

       В 1829 году тамбовский епископ Евгений вызывал массу жалоб и нареканий, превратившись в страшилище для духовных и мирян своей жестокостью и несправедливостью. Тамбов плакал от жестокого правления преосвященного. Николай Павлович пробовал вразумить его, но успеха не имел. Перевели его в Минск архиепископом. И оттуда пошли потоком мольбы сменить преосвя­щенного. Осенью 1833 года Николай Павлович отправил его в Тифлис грузинским экзархом. Мещерский рассказал ему, что об­радованные минские жители служили по этому поводу благодарственные молебны, а из подчиненных никто не пришел проститься с архиереем.

       — Ай да владыка...— протянул государь.— Будем надеяться, что на Кавказе его строгость придется к месту. Но объясни мне, князь, почему раньше ты не докладывал о Евгении? Об нем, верно, и раньше писали дурное?

       Мещерский переложил из руки в руку бархатную папку с бумагами.

       — Да, ваше величество... Слухи доходили, но... Но владыка Серафим счел возможным

пренебречь. У них там с губернатором были нелады и...

       — Все больше убеждаюсь я в том,— будто рассуждая сам с собою, произнес император,— что правды мне никогда не узнать. Неприятные и огорчительные известия от меня скрывают... кто из корысти, а кто из опасения огорчить меня, вовсе забывая о благе России...

       Он отвернулся от обер-прокурора и смотрел в окно на свин­цовые воды Невы, на крепость, откуда вот-вот должен был ударить полуденный выстрел, на чаек, белыми молниями то плавно, то резко взмывавшими над рекою. Мрачный месяц ноябрь. Жена хворала. Воспитатель Карл Карлович Мердер в очередном докладе сказал о лености наследника. Польская заноза не давала покоя... Но что-то еще он хотел спросить у Мещерского... Не пора ли заменить его? Экой рохля, архиереи вертят им, как хотят...

       — Князь, ты мне докладывал о прошении московского вла­дыки относительно перемещения игумена Игнатия... Верно?

       — Точно так, ваше величество. Владыка Филарет ходатай­ствовал о переводе его из вологодской в московскую епархию и назначении настоятелем Николо-Угрешского монастыря. Си­нод прошение удовлетворил. Вологодский владыка Стефан не возражал.

       —  Передай, чтобы решение Синода приостановили. Графиня Орлова мне столько хорошего рассказала об отце Игнатии, что я хотел бы лично его увидеть. Если Брянчанинов понравится мне, как и прежде, я его Филарету не отдам.

       Едва князь Мещерский вышел, император распорядился при­гласить на сегодняшний вечер князя Голицына в Михайловский дворец. У невестки был музыкальный вечер, в перерыве которого Николай Павлович прямо сказал князю Александру Николаевичу, что недоволен управлением Мещерского в Синоде и тому следует подать в отставку.

       — Скажи ему об этом... помягче.

       — Будет исполнено, государь. А кем вы намерены заменить его?

       — Замена налицо — Нечаев. Он уже пять лет в Синоде, энер­гичен, дела знает. В нем я уверен.

       —  Верный выбор, государь! — Голицын чуть улыбнулся.

       Князь Александр Николаевич знал о недоброжелательстве между Нечаевым и своим врагом Серафимом, о завязавшейся переписке по церковным вопросам между Нечаевым и владыкой Филаретом. Хуже не будет, решил он.

       — Ваше величество, а почему бы вам не привлечь более мос­ковского митрополита? — наставительно сказал Голицын.— Вы не поняли этого человека и не дали ему должного употребления. Посадите его в Государственный совет — вы знаете, что он сделает за десятерых!