— Святый отче, кого из нас вы больше любите? — вдруг спросила Нарышкина.— Меня или Екатерину Владимировну?
— Обеих люблю больше! — с чувством ответил Филарет.
Глава 5
ЗА СТЕНАМИ ТРОИЦЫ
Отошел в прошлое юбилей, но тот год оказался памятным для владыки. Зимою он увидел, как горит царский дворец, летом принимал в Москве и лавре путешествовавшего по России наследника престола, присутствовал на Бородинских торжествах, а в начале декабря узнал о кончине архимандрита Фотия.
Юрьевский настоятель последние годы своей жизни провел в строгом аскетизме. Долгие часы он молился в устроенной в его покоях маленькой кельице в рост человека. Там перед иконой Божией Матери горела неугасимая лампада, там стоял и приготовленный им гроб, в котором его похоронили.
Владыка Филарет отслужил о нем панихиду, а вскоре, на одном из вечеров у княжны Голицыной, ему показали письмо покойного настоятеля к Анне Ивановне Жадовской, написанное в самый день кончины: «Я за знамение Божией благодати полагаю в том, кто из москвичей своего пастыря, наставника и учителя Святителя Филарета почитает по Бозе, истинно слушает... Кто его судит, а не дано от Бога судить, я презираю. Филарет никакого совета не дает на худо; что мне сперва не нравилось его, после я находил прекрасным... Никогда не посылал Бог такого мудрого пастыря граду Москве, как Филарета. Жизнь его лучше Платона, как серебро олова. Его намерения всегда человеколюбивы и превосходны... всегда почитай своего пастыря Филарета и, где ты бываешь в пастве, у всякого архиерея целуй его десницу как самого Христа — и спасешься...» Так ушел из жизни этот странный, пламенный и непонятный угодник Божий. Графиня Орлова в горе и тоске решилась на принятие тайного пострижения, получив имя Агнии.
В то время святителя все сильнее стало тянуть в Троицу. Он отправлялся туда при малейшей возможности, а на лето и вовсе переселялся в обитель. Благодатный Дух Божий витал внутри высоких стен лавры, и Филарет почти осязательно чувствовал это. Земные цепи, тянувшие его к суетной жизни, слабели, и легче дышалось, светлее думалось. Муравьев рассказал ему при первом своем посещении, как он смутился в Иерусалиме, когда тамошние монахи спросили его, бывал ли он у Троицы, почитаемой во всем православном мире, а он со стыдом признался, что не случалось... А как преобразился монастырь при новом наместнике!
Отец Антоний столь быстро и плавно вошел в жизнь обители, что стало казаться, он и всегда тут был. Монашеская и академическая братия приняла его сразу. Деятельная натура наместника смогла проявиться в полной мере в разнообразных улучшениях. Горячий характер подталкивал его к самовластным действиям и решениям, однако приобретенные осторожность и такт предохраняли от скорых необдуманных перемен. Зная о нерасположенности владыки Филарета к новизнам, отец Антоний постепенно изменял отдельные части монашеской жизни.
В обители пребывало более ста монахов и послушников, и наместник смог войти в нужды каждого. Ежегодные доходы лавры возросли до ста тысяч рублей. Отец Антоний не только скоро закончил ремонт отрады, корпусов и храмов, не только очистил все лаварские владения от сора (чему искренне удивился Николай Павлович при ежегодном посещении). Троицкий наместник смог договориться с московским купечеством и о постройке новой гостиницы, и о создании еще одной богадельни, помимо имевшейся женской на шестьдесят старух, о расширении иконописной мастерской.
По уставу лавра управляется духовным собором, которого наместник есть только первый член. Предшественник Антония вполне сим довольствовался, но новый наместник решительно взял бразды правления в свои руки. Владыка его в том поддержал. Филарет не любил коллегиального управления, при котором не с кого спросить, а чрезмерная подчас властность отца Антония его не пугала, ибо шла в русле законов и исполнения воли царской.
Отец Антоний и владыка Филарет сближались быстро и незаметно. Вроде бы занимались они преимущественно конкретными делами обители, но за разговорами о постройках, за строками писем о мелких новостях, за совместным богослужением укреплялась их духовная связь.
Отец Антоний чем более узнавал владыку, тем более ему удивлялся. Высокопочитаемый иерарх оказывался не таким, каким виделся на первый взгляд. Он, например, не был упорен в приведении в действие своих намерений, встречая уместные возражения. «Упорство есть признак ограниченного ума»,— как-то бросил он в разговоре.
Оставаясь строгим и требовательным, митрополит, однако, уступал, уважая несогласные мнения подвластных, ежели они оказывались разумными и настойчивыми. Правда, немногие на такое осмеливались... Надо было знать Филарета, а он будто обвел себя некой чертою, за которую не дозволял переходить никому и приближаться к коей решались немногие.