Век Филарета

       Гордым победителем вышел Протасов из Зимнего дворца. У себя в Синоде он распорядился о рассылке по епархиям новых расписаний, программ и списков учебников, о непременной при­сылке для контроля новых сокращенных конспектов старых пред­метов. С особенным удовольствием граф Николай Александрович подписал молчаливо одобренное Синодом решение о направлении архимандрита Никодима Казанцева ректором захудалой херсон­ской семинарии.

Глава 7

 ЛИТОГРАФИРОВАННЫЙ ПЕРЕВОД

       В конце 1841 года до Москвы дошел слух, будто бы митрополит московский поручил своему любимцу, инспектору духовной ака­демии иеромонаху Агафангелу, написать донос

на царского ду­ховника, отца Герасима Павского, за его перевод Священного Писания на русский язык, отлитографированный студентами Пе­тербургской духовной академии и широко разошедшийся по Рос­сии. Перевод якобы осуждался за неправославие и еретический характер.

       Подобные действия казались несообразными с характером митрополита Филарета, который обыкновенно действовал от­крыто при умалении православия, сам писал замечания начальству и цензурным комитетам или подавал доклад Синоду. Так полагали в доме князя Сергея Михайловича Голицына.

       — Не мог владыка действовать из-за угла, яко тать в нощи! — горячилась Герард.

       — Однако же не на пустом месте сей слух возник,— рассу­дительно заметил хозяин.

       — Все — ложь и клевета! Владыку в Петербурге не любят и рады оговорить — вот вам мой ответ!

       — Все-таки, милейшая Екатерина Сергеевна, a good marksman may miss / И хороший стрелок может промахнуться (англ.)./ Помните, несколько лет назад Жуковский Василий Андреевич жаловался мне, будто бы наш владыка не одобрил какой-то конспект христианского учения, приготовленный для наследника. А писал-то Павский! Он, верно, сей конспект и сту­дентам читал, а как по рукам разошелся, критику филаретовскую и вспомнили.

       — Но согласитесь, князь, если и было так, владыка действовал открыто!

       — Да... Чего-то я здесь не понимаю,— согласился Голицын.

       В начале января 1842 года, когда дело о литографированном переводе набрало нешуточный оборот, московский первосвятитель пребывал в Петербурге на заседании Святейшего Синода. В городе, в котором провел немало лет, чувствовал он себя ныне прескверно. Чужой стал Петербург. Синод и Невская лавра при­тихли и покорно смотрели в рот обер-прокурору, за спиной ко­торого разворачивались дела неприглядные.

       В отношении непокорного московского митрополита наход­чивый Сербинович, правая рука Протасова, предложил провести следствие: почему в стенах Московской духовной академии имеет хождение запрещенный литографированный перевод лекций Пав­ского? У графа чесались руки приструнить вреднейшего тихоню митрополита.

       31 января 1842 года владыка Филарет писал из Петербурга в Троицкую лавру отцу Антонию: «Помнится, и от вас я слышал о литографированном переводе некоторых книг Ветхаго Завета. Из Владимира прислан на него донос, и дело едва ли не откроет имена всех, к кому он из Петербурга послан. Не хорошо ли было бы, если бы имеющие издание не по требованию, а сами предо­ставили оное начальству, как такое, в котором оказались немаловажныя неправильности? Мне еще до сих пор не случалось разсматривать сей перевод, кроме кратковременного взгляда, но погрешности, указанные в доносе, важны».

       Открылось, что донос послан иеромонахом Агафангелом Со­ловьевым, только что переведенным от Троицы во Владимир. По сути дела, Агафангел написал размышления, связанные с выходом перевода, и разослал их трем митрополитам. Петербургский Се­рафим его и в руки не брал, московский владыка отложил послание в дальний ящик и никому о нем не говорил, а киевский Филарет обеспокоился и поднял шум. Агафангела вызвали в столицу, и в Синоде он дал свои пояснения.

       Перед собранием архиереев инспектор владимирской семи­нарии не смутился. Он привел примеры ложного толкования про­рочеств, отметил приблизительность иных выражений, заключив весьма резко:

       — Произведение сие не глаголы Бога живого и истинного, но злоречие древнего змия!..

       При этих словах сидевший за своим столом граф Протасов поднял голову. Он искренне ценил красноречие, полагая его по­лезным при разговорах с простым народом.

Окончание же речи отца Агафангела неприятно удивило обер-прокурора.

       — Нет нужды отбирать экземпляры русского перевода,— убеж­дал членов Синода ревнитель православия,— Сею мерою можно только вооружить христиан против власти церковной. Христианин не может удовлетворить себя славянским переводом, которого темнота и неверность местами закрывают истину. Много ли у нас знатоков еврейского языка? Мы должны пользоваться или латинским переводом Вульгаты, или немецким Лютера и Мейера. Французский перевод доступнее, но уважением не пользуется из-за чрезмерной свободы выражений...