Век Филарета

    Забежавший без доклада Андрей Николаевич Муравьев пе­редал владыке полемическое сочинение Хомякова, обращенное к англичанину Пальмеру. Уильям Пальмер, второй год гостивший в России, проповедовал свое мнение о единстве веры между ан­гликанством и православием. Филарет принял англичанина и имел с ним беседу, в которой указывал ему на невозможность сего без отказа от западных ересей. Пальмер многословно излагал свои симпатии к Русской Церкви и предлагал поступиться второсте­пенными догматами ради великой цели. «Я отрицаю сие разде­ление на существенные догматы и второстепенные мнения, что противно мнению всех отцов церкви!» — твердо отвечал митро­полит. Однако по-человечески Пальмер был приятен, и распро­щались они дружески.

    —  Водил сегодня нашего гостя в патриаршую ризницу,— рас­сказал Муравьев,— так он, только увидел посох и четки Никона, бросился их целовать! Называет Никона великим

и святым че­ловеком.

    — Его не святость, а власть патриарха Никона привлекает,— задумчиво сказал Филарет.— Странный этот Пальмер. Глаза смот­рят на Москву, а ноги в Рим ведут. Что же, уезжает он?

    — Да. Завтра граф Александр Петрович Толстой отправляется в Петербург и берет его с собою. Они с графиней полюбили нашего полуангличанина-полурусского.

   —  Поклон им передавайте. За ответ Хомякова благодарю, про­читаю со вниманием. Ему передайте мое благословение.

Келейник Парфений принес чай и доложил, что в приемной ожидают молодой граф Михаил Толстой с приятелем.

    —  Проси. И им тоже чаю подай.

   Графа Михаила Владимировича Толстого продолжали назы­вать в доме митрополита «молодым», хотя ему шел уже четвертый десяток. Но так повелось с давних лет, когда у Троицы на одном из выпускных экзаменов в академии к владыке подвели для благословения маленького светловолосого мальчика с нежным ру­мяным личиком. Мальчик давно вырос, окончил курс в универ­ситете, женился, а на Троицком подворье оставался «молодым».

    — Простите, что обеспокоил вас, ваше высокопреосвящен­ство,— почтительно сказал граф Толстой.— Позвольте предста­вить моего товарища по университету Иванова. Я говорил вам о нем, если помните...

    Владыка помнил, память ему не изменяла пока что. Сей Ива­нов был сыном чиновника в канцелярии московского генерал-губернатора, и сам князь Дмитрий Владимирович рассказывал, как при раскрытии растраты казенных денег виновник в отчаянии застрелился, оставив жену и трех сыновей без всяких средств. Князь из сострадания не лишил их казенной квартиры, старший сын взялся давать уроки, и семья жила хотя в бедности, но до­стойно.

    — Рад вас видеть. Прошу откушать чаю. Если дела какие есть — готов выслушать.

    — Владыко, Александр очень волнуется, и потому я расскажу за него,— объявил граф Михаил,— Причиною его волнений стало одно непреодолимое затруднение: церковь запрещает молиться за самоубийц, но как можно сыну оставить память об отце? Есть ли тут какой-нибудь иной выход?

    — Сочувствую вам,— обратился владыка к Иванову.— Вы, по­лагаю, верный сын церкви нашей?

    — Да, владыко. Потому-то и мучает меня постоянно мысль, как бы помочь отцу... Он был очень добр, но слаб...

    — Женаты?

    — Да. Женился после университета, когда получил место пре­подавателя в кадетском корпусе. Жена моя — Вера Михайловна Достоевская.

    — Родная сестра известного литератора! — вставил граф Тол­стой.— Того, что сейчас выпустил повесть «Бедные люди».

    — Слышал. Так-так...

    — И все священники, с которыми я говорил, уверяли, что церковные законы запрещают молиться о самоубийцах и поминать их за литургией. Но как же милосердие Господне?

    — Ответы иереев на ваш вопрос справедливы,— тихо загово­рил митрополит, с участием смотря на Иванова.— Признаюсь, рад видеть такое сильное проявление сыновней любви. Что сказать могу... Поминать самоубийцу церкви не дозволяется ни при каких обстоятельствах. Но вы сами можете и должны молиться о нем, прибавляя к молитве: «Господи, не постави мне молитву сию во грех»... Главная же помощь несчастной душе — дела милосердия. Вы не имеете средств давать нуждающимся деньги, так помогайте вашими познаниями. Лечите усердно бедных и, насколько можете, безвозмездно. Этим вы облегчите участь души, о которой скорбите, да и на себя

привлечете благословение Божие.

    —  Благодарю! Благодарю вас, святый владыко, и обещаю...— Голос Иванова пресекся от волнения.

    — Да вы не обещайте,— мягко остановил его митрополит.— Просто делайте.

    После этих посетителей пришел Николай Сушков с бумагами по делам благотворительности. Владыка постоянно побуждал в своей епархии к пожертвованиям на христиан, страдавших под турецким гнетом, на россиян, потерпевших от стихийных бедствий, на нужды ветшающих церквей среди латышского и поль­ско-литовского населения, на нужды православных духовных учи­лищ, на улучшение содержания служащих в духовных академиях.

    - Порадовали меня Покровский монастырь и Давидовская пустынь,— сказал митрополит, отложив ведомости.— Первый по дне тысячи в год, а вторая по четыре вызвались жертвовать на наши бедные училища.

    — Слышно, что и некоторые архиереи пошли по вашим сто­пам,— с намеком сказал Сушков.