Век Филарета

    Тучкова долго искала певицу для клироса и делилась сомне­ниями. Владыка знал толк в церковном пении и старом, киевского распева, и новом, партесном, но в письме настоятельницы почувствонал нотку самодовольства. «...Хорошо поет Богу не тот, кто поет искусно, а тот, кто поет разумно и усердно. Прошедшим летом в Лавре в больничной церкви я слышал, как один пре­старелый пел один и рознил сам с собою, но вечерня была хо­роша...»

    Посыпав письмо песком, он положил его в стопку для от­правки, зажег ночник и задул свечи на письменном столе.

    После вечернего правила владыка неспешно повторял Иисусову молитву, перебирая бусинки четок. Затем прочитал акафист Пресвятой Богородице и лег на узкую и жесткую постель.

    Что-то шумело за окнами. Он прислушался — дождь. И под мерный, ровный шум дождя он заснул.

   Часть шестая

 РУССКАЯ БИБЛИЯ

                                                                             Глава 1

ТАКИЕ РАЗНЫЕ АРХИЕРЕИ

    В среду к двенадцати пополудни в Зимний дворец был вызван обер-прокурор Святейшего Синода граф Протасов. Он приехал, по обыкновению, загодя, дабы разузнать обстановку. За окнами серел сумрачный январский денек. Дворцовые лакеи давно погасили свечи, и все в Зимнем виделось как сквозь туманную дымку: застывшие на часах солдаты-гвардейцы в парадных мундирах, блестки от хру­стальных люстр и бра, золото массивных рам и выступавшие яркие пятка картин — воздетые руки, конские головы, лимоны с тыквами; даже старуха княгиня Ливен проплыла мимо с лакеями, как вол­шебница из сказки. Хорошо, что она его не заметила.

    Пройдя по длинным коридорам и пустынным залам дворца; Протасов в полутьме проскочил мимо лестницы наверх, во фрей­линский коридор. Пришлось вернуться. Встретившаяся горничная сказала, что фрейлина цесаревны, княжна Александра Долгорукова, уехала кататься. Заглянул в дворцовую контору, а там объ­яснили, что граф Ностиц только что вышел и вот-вот вернется, но времени ждать не было.

    Прискорбно. Протасов рассчитывал выведать через своего приятеля Ностица или умную и наблюдательную княжну настроение государя. В нынешнем докладе следовало сообщать о приятном и неприятном... как бы не попасть впросак. Предполагалось удаление одного епископа и возведение в сей сан другого. Старательно написанные синодскими чиновниками обоснования с решением Синода лежали в портфеле оберпрокурора, но как отнесется государь?..

    Главных своих противников Протасов смог удалить подальше, но вдруг Николай Павлович спросит мнение Филарета москов­ского или Филарета киевского?.. Что первый — прямолинейный упрямец, что второй — упрямец тихий и насмешник, оба могут подстанить подножку... И дернула же его нелегкая при своем назначении сказать известному болтуну генерал-адъютанту Чи­черину: «Поздравь меня! Я — министр, я — архиерей, я — черт знает что!» Фраза разнеслась по всей России. Обер-прокурору конечно же передали и ответную реплику киевского владыки: «Справедливо только последнее...» А московский своевольно со­хранил в московской академии и епархиальных семинариях пре­подавание философии в прежнем направлении, изучение Писания и еврейского языка, да еще, как бы в насмешку над обер-про­курором, вменил всем преподавателям в обязанность готовить самостоятельно лекционные курсы и их литографировать. Опять готовит записку об издании Библии на русском языке... Неймется чудаку, будто не знает, какую жесткую узду можно на него на­кинуть...

    Протасов услышал перезвон часов, достал свой брегет — пора. Без десяти минут двенадцать он вошел в императорскую прием­ную. Во дворце топили жарко, но графа охватил легкий озноб от волнения. Как ни знакомы были ему высочайшие аудиенции и доклады, он не мог преодолеть невольного трепета от близости к самодержцу, мановением пера которого решаются судьбы люд­ские и вся жизнь огромной империи. Только недавно графу было пожаловано придворное звание генерал-адъютанта, позволившее сменить полковничий мундир на генеральский, на эполетах ко­торого красовался императорский вензель, и все же беспокой­ство — как бы не утерять высочайшего благоволения — не ос­тавляло его.

    Тихий мелодичный перезвон начали каминные часы, им ото­звались басом высокие напольные, стоящие между окнами, вы­ходящими на Петропавловскую крепость. Послышался грохот по­луденного пушечного выстрела.

    Дежурный флигель-адъютант распахнул створку высоких бе­лых с золотом дверей, откуда

выкатился карлик с уродливо большой головой, под черным фраком у него алела александровская лента — то был министр иностранных дел граф Нессельроде.

    — Прошу вас, ваше высокопревосходительство! — почтитель­но сказал флигель-адъютант.

    Почти сорок лет назад до описываемых событий, жарким июльским днем в захудалом городе Буй Костромской губернии проезжий барин прогуливался от нечего делать. Барин ехал в свое имение, но у колеса брички сломалась ось. Кучер ее чинил со здешним кузнецом, камердинер был отправлен на базар для покупки провизии, а на долю самого путешественника остался осмотр достопримечательностей, ибо знакомых в городке у него не было, а заходить на душный постоялый двор он не пожелал.