Иреней до посвящения в высший сан виделся всем человеком безукоризненного поведения, вел строго монашеский образ жизни, а страстный характер свой умел укрощать. Получив же епископский посох, он повел себя в Пензе подлинным деспотом, о его ярости по пустякам, странных поступках и презрении ко всем скоро заговорили в губернии. Сам он не только не ездил по епархии, но и в городские церкви редко заглядывал. В кафедральном соборе Иреней позволял себе браниться во время литургии, наказывал подчиненных без суда и миловал без основания. Его перевели в Иркутск. Там он стал враждовать с генерал-губернатором Лавинским и самоуправничал в епархии. Кафедральный протоиерей принес на него жалобу царю, но последствий не было. Иреней открыто глумился над протоиереем. В престольный праздник протоиерей поклонился прежде генерал-губернатору, и Иреней на весь храм закричал: «Невежа! При мне ты не должен кланяться генерал-губернатору. Где я — там все должны уничтожаться и падать!» Во время богослужения архиерей ходил по храму, переставлял священников и диаконов, сам перекладывал ковер, протодиакону грозил ссылкой в село, а от певчих требовал скорби на лицах при словах «Господи, помилуй». Лавинский в тот же день отправил на
высочайшее имя рапорт с подробным рассказом о разбушевавшемся епископе.
— После резолюции вашего величества об удалении Иренея с епархии и заключении его в монастырь чиновники не смогли сего совершить. Иреней объявил указ подложным, сочиненным будто бы генерал-губернатором, и попытался отвести чиновников на гауптвахту.
— Да он в своем уме? — воскликнул государь.
— По медицинском освидетельствовании признан здоровым. Им овладели с насилием и отправили в Киренский Троицкий монастырь. Полагаю возможным говорить о лишении сана.
— Обсуди в Синоде. Да, мне рязанский губернатор написал, будто тамошний владыка Евгений, по бескорыстию живя одним жалованьем, крайне беден, зимнего платья не имеет и не может платить за лекарства. Я этого Казанцева помню, это он сам в Сибирь напросился. Узнай, что там. При нужде обратись к Адлербергу за пособием.
— Будет исполнено, ваше величество.
— Что еще?
— Представление к награде Игнатия воронежского.— Граф переступил с ноги на ногу.— Сей архиерей удивителен в борьбе с расколом. Он в олонецкой епархии сам пробирался в отдаленные скиты и беседовал с расколоучителями, побеждая упорство самых закоренелых раскольников. Заводил при церквах школы, куда сами раскольники отдавали своих детей. Ныне усердно служит. Представлен к ордену Святой Анны второй степени.
- Дадим ему орден, заслужил. А кстати, Казанцев скоро сорок лет в архиерейском звании — представь его к ордену Александра Невского. Еще что есть?
— Посвящение в сан епископа томского и енисейского архимандрита Афанасия Соколова, ректора санкт-петербургской семинарии. Показал себя ученым и благонравным монахом, проявил административные способности.
— А не загуляет он в Томске, как Иреней? — усмехнулся Николай Павлович.
— Нет никаких оснований полагать,— похолодев, заявил обер-прокурор,— Самые отличные рекомендации, единодушное решение Синода... Он из любимцев Филарета московского.
— Везде этот Филарет,— недовольно буркнул император.— Вроде бы мой предок патриаршество отменил! Утверждаю...
После торжественной хиротонии в Троицком соборе Александро- Невской лавры епископ томский отправился в свою епархию и по дороге завернул в родные места. Как описать изумление, охватившее весь городок, неумолчные разговоры в купеческих домах, мещанской слободке, присутственных местах и во всех пяти церковных приходах, почтительнейшее внимание горожан на архиерейской службе в битком набитом соборе, умиление и восторг, охватившие их при произнесении владыкой Афанасием прочувствованного слова и при виде слез, невольно истекших из глаз архиерея?.. Бабы во все глаза смотрели на архиерейскую мать, а приодегая нарядно Елена Семеновна одно шептала: «Слава Тебе, Господи!..»
Глава 2
ГОД 1847
Длинна или коротка жизнь человеческая, но случаются в ней года рубежные, когда вдруг выступает на поверхность еще вчера неясное, когда с очевидностью определяется будущее, и ладно бы одного человека, но — страны, народа; когда завязываются узлы и узелки, которые долго еще будут распутывать будущие поколения. Немногие личности
оказываются на вершине рубежных событий, но еще меньшее число понимает потаенную до времени суть их.
12 февраля 1847 года, в среду второй недели Великого поста митрополит Филарет произносил проповедь в память святителя Алексия. Михайловская церковь Чудова монастыря, как и обычно, была наполнена молящимися. Когда иподиакон поставил на амвон крытый пеленою аналой и из алтаря вышел митрополит, вся людская масса разом придвинулась ближе.