Век Наполеона

20 июня, когда он читал «Адольфа» королеве Гортензии, вошел герцог де Ровиго, чтобы сообщить ей, что Наполеон был разбит при Ватерлоо за два дня до этого. 8 июля Людовик вернулся в Тюильри; Констан прислал ему смиренные извинения; король, сочтя его своенравным безответственным подростком, прекрасно писавшим по-французски, выдал помилование, которое удивило всех. Весь Париж сторонился Константа и переиначивал его имя. Он написал мадам Рекамье, прося прощения за то, что разрушил «мою карьеру, мое будущее, мою репутацию и мое счастье».87 В октябре он уехал в Брюссель, где воссоединился с больной Шарлоттой. В начале 1816 года они отправились в Англию, где он издал «Адольфа». В сентябре он вернулся с женой в Париж, погрузился в политику и начал новую карьеру.

IV. ШАТОБРИАН: 1768–1815 ГГ

1. Молодежь

Для своих французских современников Франсуа-Рене де Шатобриан был величайшим писателем того времени — «le plus illustre [сказал Сент-Бёв в 1849 году] из современных писателей»;88 а другой образец литературной образованности, Эмиль Фаге, писал в 1887 году (забыв о Вольтере): «Шатобриан — величайшая дата в истории французской литературы со времен Плеяды» (ок. 1550);89 Близость придает взгляду очарование. Безусловно, его правление над французской литературой сравнялось только с правлением Вольтера. Его приход к власти ознаменовал триумф религии над философией, так же как Вольтер означал триумф философии над религией; и он прожил достаточно долго, чтобы увидеть возрождение неверия. Так одно настроение, поддерживаемое страстью, изживает себя, порождает свою противоположность и возрождается из поколения в поколение, благодаря измученной нетерпеливости человечества.

«Моя жизнь и драма, — писал он, — делится на три акта. С ранней юности до 1800 года я был солдатом и путешественником; с 1800 по 1814 год, во времена консульства и империи, моя жизнь была посвящена литературе; с момента Реставрации и до настоящего времени [1833] моя жизнь была политической».90 Будет и четвертый, затихающий акт (1834–48), в котором тройной герой станет живым, но хрупким воспоминанием, поддерживаемым добрыми женщинами, но исчезающим в тумане времени.

«Мое имя сначала писалось Бриен… затем Бриан… Примерно в начале одиннадцатого века брианы дали свое имя важному замку в Бретани, и этот замок стал резиденцией баронства Шатобриан».91 Когда гордая семья потеряла почти все, кроме своего замка и гордости, отец уехал в Америку и сколотил скромное состояние. Вернувшись, он женился на Аполлине де Беде, которая родила ему столько детей, что он удалился в мрачную интроверсию, которая передалась его последнему и единственному сыну. Мать успокаивала свои труды и болезни глубокой набожностью. Четверо ее детей умерли до рождения Рене, 4 сентября 1768 года, в Сен-Мало, на побережье Ла-Манша. Позднее он заметил, что «после того как я родился сам, я не знаю большего несчастья, чем рождение человеческого существа».92 Его сестра Люсиль, вечно больная, смешивала свой mal-de-vie с его, и их близость была настолько сильной, что они охладели к браку. Туман, приходящий с Ла-Манша, и волны, бьющиеся об их остров и дом, усугубляли их мрачный дух, но стали дорогими в памяти.

Когда ему было девять лет, семья переехала в поместье в Комбурге, которое принесло титул графа и сделало Рене виконтом. Теперь его отправили в школу в соседнем Доле, где преподавали священники, которые, по настоянию матери, пытались внушить ему призвание к священству. Они дали ему хорошую подготовку по классике; вскоре он уже делал собственные переводы из Гомера и Ксенофонта. «На третьем году обучения в Доле… случай дал мне в руки… Горация в неизменном виде. Я получил представление о… прелестях неведомой природы в сексе, в котором я видел только мать и сестер….. Мой ужас перед инфернальными тенями… повлиял на меня как морально, так и физически. Я продолжал, в своей невинности, бороться с бурями преждевременной страсти и ужасами суеверия».93 Его сексуальная энергия, без какого-либо известного контакта с другим полом, развила в нем образ идеализированной женщины, которой он стал мистически предан с интенсивностью, которая, возможно, отклонила его от нормального развития.

Когда приближалось время его первого причастия, он боялся признаться своему духовнику в своих тайных волнениях. Когда он нашел в себе мужество сделать это, и любезный священник утешил его и дал отпущение грехов, он почувствовал «радость ангелов». «На следующий день… я был допущен к возвышенной и трогательной церемонии, которую я тщетно пытался описать в книге Le Génie du christianisme….. Реальное присутствие Жертвы в Пресвятых Таинствах на алтаре было для меня столь же явным, как присутствие моей матери рядом со мной… Я чувствовал, как будто во мне зажегся свет. Я трепетал от благоговения».94 Через три месяца он покинул Коллеж де Доль. «Память об этих безвестных учителях всегда будет мне дорога».95