Век невинности

«Что такое?» — спросил он, улыбаясь.

Она в некотором замешательстве взглянула на него и отозвалась:

«Нет, нет, ничего».

Они оба слегка смутились, и Мэй осторожно убрала свою руку, на которой до этого лежала его рука. Впервые после того поцелуя украдкой в оранжерее у Бьюфорта, молодой человек отважился поцеловать ее снова. Он понимал, что потревожил эти чистые воды столь бурным проявлением чувств, и решил впредь быть осторожнее.

«Но расскажите, как вы проводите здесь время», — попросил он ее, нахлобучивая шляпу на лоб, чтобы защитить его от солнечных лучей. После этого он подложил руки под голову и принялся слушать ее рассказ. Он специально хотел свести разговор к вещам простым и обыденным, чтобы им легче было преодолеть свое смущение и найти общий язык. Он сидел, внимая ее бесхитростным словам; по сути они представляли собой просто хронику местных событий. Она рассказала ему, как купается, катается на лодке, ездит верхом на лошади и время от времени ходит на танцы в клуб военных моряков. Несколько людей их круга прибыло из Филадельфии и Балтимора. Они все, включая Сельфриджа Морриса и Кейт Моррис, решивших задержаться здесь на три недели, поскольку у последней обнаружился бронхит, остановились в местной гостинице. К началу сезона планировалось открыть на песчаном берегу корт для игры в лаун-теннис. Но ракетки были только у Мэй и Кейт, и большинство отдыхающих вообще не знало, что такая игра существует. Из всего этого следовало, что Мэй была очень занята, — настолько, что ей не хватало времени сосредоточиться на чтении маленького томика («Сонеты в переводе с португальского»), присланного ей Ачером неделю тому назад. Зато она учила наизусть поэму «Как хорошие вести везли из Чента в Эйкс», потому что это было первое произведение, которое он ей когда-то прочел. Мэй по секрету рассказала своему жениху, что Кейт Моррис, как оказалось, не читала стихи Роберта Браунинга…

Воскликнув, что так они могут опоздать к завтраку, она поднялась, и молодые люди поспешили к старой вилле, в которой Велланды проводили зиму. Взгляд Ачера скользнул по разрушенному временем портику и ограде, увитой малиновым «свинцовым корнем» и розовой геранью. Любитель домашнего уюта, мистер Велланд, не признавал обшарпанные южные отели, и супруга его была вынуждена каждый год делать невозможное и приводить в порядок этот полуразвалившийся дом. Чтобы он хоть отчасти напоминал виллу приличных людей, на зиму из Нью-Йорка привозили слуг и кое-какой скарб.

«Доктора предупредили меня, что мой муж должен чувствовать себя, как дома. Иначе ему здесь будет неуютно, и смена климата не пойдет ему на пользу», — объясняла она каждую зиму знакомым из Филадельфии и Балтимора.

Когда Ачер вошел в дом, мистер Велланд, восседавший за ветхим столиком, заставленным горой подносов с завтраком, приветственно улыбнулся ему и сказал:

«Видите, мой дорогой, в каких условиях мы тут живем? Пещера первобытного человека, да и только! Я заявил своей жене и дочери, что хочу приучить их к походным условиям».

Мистер и миссис Велланд были удивлены ничуть не меньше, чем их дочь, внезапным появлением Ачера. Но им он объяснил, что его одолели нью-йоркские холода и что он простудился, а в глазах старого мистера Велланда этого было достаточно, чтобы забросить все дела и укатить на юг.

«В особенности погода бывает коварна весной, — заметил мистер Велланд, подкладывая себе кукурузных лепешек и заливая их сверху янтарным сиропом. — Если бы в молодые годы я был таким же благоразумным, как вы, Ньюлэнд, ваша невеста сейчас танцевала бы на балах в Нью-Йорке, а не сидела в этой дыре вместе со старым отцом-инвалидом!»

«Но мне так здесь нравится, папа! И ты это знаешь! Вот если бы Ньюлэнд смог остаться с нами, мне вообще незачем было бы возвращаться в Нью-Йорк!»

«Ньюлэнд должен побыть у нас до тех пор, пока его простуда не пройдет», — молвила миссис Велланд.

Молодой человек рассмеялся и заметил, что тогда ему можно смело ставить крест на своей карьере.

Однако, после интенсивного обмена телеграммами с офисом, Ачеру удалось задержаться «в связи с простудой» еще на недельку. Как выяснилось впоследствии, мистер Леттерблеяр проявил терпение отчасти потому, что его молодой партнер так блестяще уладил щекотливое дело с разводом мадам Оленской. Мистер Леттерблеяр дал понять миссис Велланд, что Ачер оказал неоценимую услугу всему ее семейству, и это в особенности порадовало старую миссис Мингот. И в один прекрасный день, когда Мэй с мистером Велландом отправились кататься в единственном экипаже, бывшем в их распоряжении в этом месте, миссис Велланд в своем разговоре с Ачером подняла тему, которой не решалась касаться в присутствии дочери.