Что мне в старых именах —Клочья, порванные криком.Лишь один бежит в волнахВ моем смятенье диком.С ним качается беда,И подобно стонуУплывай король — туда,Брось свою корону!Но ржавым якорем прожглаВязкий грунт корона.Шевелит лещами мгла,Как листами крона.Щука хищно залеглаУ промоин донных.Бродит колюшки иглаВ складках потаенных.Ну, король, а ну вперед,В салочки, как дети!Я неводом покрою грот,Неводом без сети.Я хочу тебя поймать,Как лоха форели;Будешь с жабами дрематьНа песчаной мели.Королевством станет плесВ златоносном иле.Намывает рябь волосРакушек к могиле.В глубине, где никого,Где только треск породы,Я оставлю тебя, лишь тебя одного,Над тобою сомкнув мои воды.
Сатурн — мужлан, его крутые бедраиз злата, грязи, волосатой плоти,двенадцать месяцев — ненастье, вёдро —пекли, секли при полевой работе —крестьянский богкладет итог глумленью и тревогена годовом пороге.Сидит, молчит, под нёбом сберегаетвкус лука и молочного початка,и пятерня ему напоминает,как был горох стручками замкнут сладко,а что теперь —следы потерь, озимые Церерыс надеждой, но без веры.Где ягоды шиповника имелибородки, опаленные жарою,мучнисто поспевали шишки хмеля,под мякотью плодов и кожурою —крепчала кость,белела ость — и, погружаясь в дрему,шло семя к чернозему…Ему казалось это справедливо,он серп вострил, а небеса смотрели,как он сдувает хохолки у жниваи пробует на вкус жерлянок трели,поспел ли злак,и пастернак, как налился по грядам,и плющик горьким ядом.Так почивал, от всех плодов вкушая,лущил скорлупы, стручья, веял жито,коробочки паслена разрушая,вдыхал умерших запах — ядовитокровь зацвела,вот пятна зла, озноб багровых далий,в кануны сатурналий.Он болен, на коварство негодуетсвоих детей, которые отца,как сныть и первоцвет, перезимуют,когда себя изгложет до концабог времени,о бремя, дни — глумленья и тревогина годовом пороге.