Великая Эвольвента

Итак, для уяснения существа проблем и смысла происходящего необходимо признать, что чертополох социальной и гражданской жизни Страны имеет глубокие, исторически давние корни, идущие от постмосковской Руси. В то же время (несмотря на завязанность «степного элемента» на этической неприязни русской культуры) трагический накал рубежа XIX–XX вв. не был «заговором степи», как и большевистский переворот не был удачей одних только «запломбированных заговорщиков». Он был следствием жёстко обозначившей себя «кривизны» российского бытия, в котором стихия внеэволюционной жизни обратилась против самой себя… Ясно, что первой жертвой стала та часть европеизированного русского общества, которая не имела внутренних связей с народом и не особенно стремилась к этому («хождения в народ», как и слезы «кающегося дворянства», не были существенны в жизни Страны). Однако и народные бунты, изначально не имея структуры, формы, программы и политических идей, не имели шансов достигнуть целей, которых не было…

Кто же «крайний»?

Глава шестая Степь и модерн

«Кони бродили по виноградникам и балкам, по пустырям и дорогам, ломились в сады, за колючую проволоку, резали себе брюхо. …Потом они стали падать. Мне видно было с горы, как они падали. Каждое утро я замечал, как их становилось меньше. Чаще кружились стервятники и орлы над ними, рвали живьем собаки».

И. Шмелёв. «Солнце мёртвых»

I

Прошёл «красный террор» и лихо Гражданской войны. Борьба за власть в центрах Страны ужесточалась, а на её периферии наступило «тихое» умирание всего, что осталось в живых. Некогда благодатный Крымский край обернулся выжженной солнцем и горем степью. Казалось, гигантский сказочный Змей проглотил Светило. И оно, застряв в его железной глотке, палило людей огнём – насмерть! Это и вправду было Солнце Мёртвых…

Но то – летом. Зимой было ещё хуже…

В своей страшной книге Иван Шмелёв пишет о боевых лошадях, умиравших стоя: «Дольше всех держался вороной конь, огромный, должно быть, артиллерийский. Он зашёл на гладкий бугор, поднявшийся из глубоких балок, взошёл по узкому перешейку и – заблудился. Стоял у края. Дни и ночи стоял, лечь боялся. Крепился, расставив ноги. В тот день дул крепкий норд-ост. Конь не мог повернуться задом, встречал головой норд-ост. И на моих глазах рухнул на все четыре ноги – сломался»…

А когда пали последние кони – наступила тризна. Умирающие от голода жители видели, как живые скелеты, напоминающие детей, лежа на брюхе и урча подобно волчатам, обгладывали копыта издохшей лошади…

Описывая виденное им, Шмелёв с помощью художественных средств создаёт Великий Документ трагической эпохи, который оказался правдивее, чудовищнее и убедительнее самых точных цифр, непредвзятых репортажей и очерков. А его вороной конь, подобный огромной бронзовой статуе Александра III, стал символом державы, сжигаемой «солнцем мёртвых»…

Говоря о зверствах в постоктябрьской России, приходится констатировать, что не русские изводили русских, а «ставшие русскими» – теперь уже всякого племени маргиналы и деклассированные элементы на гребне истории образуя пену, воздавали (говоря языком событий) тем, кто «сделал» их русскими. То есть тем, кем они не могли стать и кем становиться не хотели, потому что не могли [101].

Иван Бунин, несколько упрощая симптомы и побудительные мотивы, в своей «окаянной книге», по сути, говорит о том же: «Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом – Чудь, Меря. Но и в том, и в другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, «шаткость», как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: «из нас, как из древа, – и дубина, и икона» (20 апреля, 1918)». Как показали события того времени, «дубина» эта, пройдясь по иконам и не пожалев каменные храмы, прошлась и по самому народу…

Но, если не классовая, то, может, это была расовая борьба?

И опять – нет.

В своём этническом «замесе» это была борьба психологических несовместимостей, исторически неоднократно заявлявшая о себе в истории (к примеру, восстания рабов и маргиналов Египта XI–IV вв. до н. э., Рима периода Империи и Византии династии Палеологов XII–XIV вв.).

Объединённая внутренним нестроением это была борьба глубоких антагонистов, за время протяжённого исторического «контакта» не сумевших стать единым социально-культурным телом.

Минин и Пожарский. И. Мартос. 1818 г.