Великая Эвольвента

Между тем «голова», становясь самодостаточной и замкнутой на себе иерархией, разрастаясь и разделяясь по чинам, постепенно «отделялась» от тела, коим было соборно исповедываемое православие русского народа. При царствовании Михаила Фёдоровича Романова (1613–1645) в жизнь Московской Руси начали активно проникать «фряжские» веяния и настроения, которые, отдадим должное справедливости, в воинской ипостаси были весьма полезны для Страны.

К примеру, изучались и брались на вооружение (взамен хаотичных атак валом и «врассыпную») более эффективные тактики ведения боя, формировались первые полки хорошо зарекомендовавшего себя иноземного строя (1631–1632). В целях «обмена опытом» приглашались для ведения дел иностранные купцы и промышленники. К примеру, голландским купцам, фактом возведения под Тулой железоделательных заводов, разрешено было прямое участие в экономической жизни Руси (об английских купцах мы уже говорили). В царствование Алексея Михайловича (1645–1676) задействие «варягов» увеличилось. Но, как оно часто бывает, полезные заимствования перемежались с сомнительными нововведениями. Так, неосмотрительное следование новым принципам хозяйствования в экономике привело к первым – и весьма значительным! – задолженностям Московской Руси иностранным государствам [42]. Неоправданные нововведения проникают в ряд постановлений Земского собора от 1649 г. Новые циркуляры, по ходу своего распространения преломляясь через российское бытие, подчас принимали причудливые и нередко чуждые духу народа формы. Московская Русь в лице боярского клана и высшего духовенства примерялась не к своим правилам духовного бытия и светской жизни, в гражданской и бытовой ипостаси принимая формы «заморской бижутерии». Экспансия менторства затронула сферы, весьма далёкие от экономической и хозяйственной жизни Страны. Если народ так или иначе хоронился от иностранцев (у которых уже тогда было больше прав, нежели у русских), то иные «птенцы гнезда» Патриаршества были вполне готовы к «диалогу». Под давлением с обеих сторон духовные «материи» постепенно «очеловечивались». Как-то «сама собой» возникла необходимость «улучшить» древнерусскую иконопись по образу и подобию европейской живописи, что резко снизило сакральные свойства иконы и тесно связанные с ними художественные достоинства.

Прошло не так много времени, и высшее (по факту – должностное) духовенство не посчиталось с духовной жизнью Страны, причём в один из самых ответственных моментов истории государства. Поставив во главе угла пересмотр «правописания» церковной жизни, духовенство, по сути, отвергло душу народа, который испокон веков не отделял православную веру от повседневно молитвенного быта. Поскольку учительскую функцию на Руси уже более половины тысячелетия выполняло духовенство, именно оно взяло на себя инициативу в «правке» православной жизни народа. К середине XVII в. это заявило о себе в сверке духовных кодексов православной Руси с первоисточниками, кои были в руках подневольных Оттоманской империи греческих иерархов. Неукоснимыми образцами почитались духовные книги, ходившие в до времени почившей Византийской империи и после падения её. Новые догматы и нововведения в службе порождены были чуждым Древней Руси духом. Тлетворные в повседневном православном бытии, в исторической перспективе они изменили историческую судьбу России.

Прошло полвека. За это время обозначило себя встречное движение духовных и светских властей, стирая зыбкие границы властвования над народом. Потому едва ли не прямым следствием церковных «правописаний» и нововведений следует признать учреждение в 1721 г. Священного Синода (неправославной антиканонической коллегии). Исторически закономерно хоругви Патриаршества перешли в руки тех, кто издавна примерялся к ним. Очевидно, с этого периода пошатнулось доверие к духовной иерархии, а царская власть стала заметно терять доверие народа. Теперь не только к царской, но и ко всякой власти народ стал относиться без давнего уважения, воодушевления и без прежней верности, ибо не желал чтить политических истуканов. Будучи «от Бога», теперь власть воспринималась народом ещё и как наказание Божье…

Представляется несомненным, что первые трещины, переходя в расщелины, пошли по телу Страны отнюдь не при Петре I. Реформы царя лишь завершили процесс огосударствления церкви, начавшийся в недрах XVII в. Пётр, постфактум дав им точное юридическое оформление, лишь пытался выровнять российское бытие, к тому времени оказавшееся на беспутье (Приложение V). Реакция народа на отношение к нему «петербургских меньшинств» не заставила себя долго ждать. Однако всему этому предшествовали события, в которых прослеживались геополитические интересы тогда ещё условного Запада.