Великая Эвольвента

В междоусобных войнах не щадя друг друга, но при этом следуя позднее сложившемуся принципу: «он, конечно, мерзавец, но это наш мерзавец», – европейские государства уже тогда дистанциировали себя от «варваров», коими они видели жителей необъятных земель Востока. Словом, будущий Запад уже тогда выстраивал удобное для себя русло политических соотношений, уходящих в далёкую историческую перспективу.

Остановимся на преддверии и идейной базе Раскола.

Политическое открытие Московской Руси удельными стратегами Европы побудило их сосредоточить своё внимание на далеко идущих планах. Они сводились к ослаблению московитов путём политической изоляции и созданию противоречий в духовной иерархии Страны, которые вернее всего могли возникнуть при социальной тождественности церковной и светской власти. Это подтверждает давняя и достаточно последовательная дипломатия государств Средней Европы, проводимая как военными (агрессии против Руси в XII–XV вв.), так и «богословскими» методами.

Как известно, папа Иннокентий IV ещё в 1251 г. пытался склонить Александра Невского к своей туфле. В этих целях он посылает к князю доверенных послов – римских кардиналов Гальда и Гермонта. Папская булла, преподнесённая с юности известному русскому полководцу, заканчивалась словами: «Да будет тебе ведомо, что коль скоро пристанешь ты к людям, угодным нам, более того – Богу, тебя среди других католиков первым почитать, а о возвеличивании славы твоей неусыпно радеть будем». Не по годам мудрый князь не пожелал Руси судьбу, которую впоследствии не разгадали правители Галицко-Волынского княжества, и решительно ответил послам: «Мы знаем истинное учение Церкви, а вашего не приемлем и знать не хотим».

И в дальнейшем агенты влияния не уставали «знакомить» Московию с религиозными версиями, среди которых наиболее каверзной оказалась «ересь жидовствствующих», занесённая в стольный град «Схарием Жидовиным» в конце XV в. Став своего рода генеральной репетицией Раскола, ересь потаённо, но непримиримо отрицала основы христианства. Для её искоренения святитель Геннадий Новгородский и преп. Иосиф Волоцкий отправили на плаху наиболее упорствующих «и иных многих еретиков сожгоша», – пишет летописец.

Однако открыто чужеродная ересь оказалась менее опасной, нежели «своя», которую вынесли из Греции «искусные мужи» Паисий Лингарид и Арсений Грек [43] в период царствования Алексея Михайловича [44]. С чужой ересью, хоть и не без труда, но всё же разобрались. С «просветителями» Никона (мордвина по происхождению и революционера по призванию) и их адептами дело обстояло много сложнее. Как будто малосущественные «поправки», создавая сумму погрешностей духовного и бытийного плана, в исторической перспективе поставили под сомнение духовное бытие Руси в ипостаси Страны.

Раскол Русской Церкви оказался истинно трагичным для России. «Блеснув» на Церковном соборе 1666–1667 гг., он дал громы, которые раскатились по просторам государства, расшатав самые основы его. «Громы» и «молнии» исчезли в истории, а эхо духовных неурядиц змеёю продолжало стелиться над духовным пространством Страны. Проникая в самые глубины народной жизни, оно до настоящего времени откликается рокотом духовного неустройства и социальной запущенности. Пронзив дух народа и древо государственной жизни, церковный Раскол расщепил «ствол» Страны по самой его сердцевине. Но рухнула расколотая Страна лишь спустя четверть тысячелетия, когда духовную сердцевину под коростой государственной власти насквозь проело церковное ханжество и светское лицемерие, политическое соглашательство, социальная блажь и беспробудная нищета народа.

Не вдаваясь в детали, зависимые от региональных отличий, но руководствуясь принципами духовного бытия, тысячелетнее древо русского православия можно условно разделить на два периода: активное, т. е. государствоустроительное, охранительное, бытийно действенное православие, и пассивное – православие синодского типа, характерное общей социальной и политической инертностью, скитным «уходом от грехов» мира сего.

Первое, существуя в удельной Руси с IX века, исторически полновесно заявило о себе победой Руси на Куликовом поле. Его можно олицетворить с духовным воителем и собирателем Руси св. Сергием Радонежским. Это было духовно-устроительное православие, неразрывное с державным усилением Руси.