Великая Эвольвента

Надо заметить, первой – и гораздо раньше – отреагировала на смену духовных и политических перемен русская икона. Великая по своему духовному призванию, силе и культурно-историческому значению, смыслу, красочной многозначности и художественным достоинствам, она является истинным индикатором духовности. Но, подобно лакмусовой бумажке впитывая содержания эпохи, иконопись приобретает те внешние свойства, которые адекватны меняющемуся сознанию человека.

Отказ от «старой» веры, ослабив духовные крепи, облегчил проникновение в древнерусскую иконопись «фряжского письма», что усугубило её упадок. К середине XVI в. икона выходит на стезю дидактичности, чрезмерного повествования и иллюстративности. «В соответствии с новым духом «краски тускнеют и гаснут, мутнеют и плотнеют, – писал знаток древнерусского искусства М. В. Алпатов, – …всё погружается в полумрак». Икона «…клонится к упадку, и вместе с тем затухают её пылающие или нежно-прозрачные краски» [51]. Этому были серьёзные причины.

Духовное содержание Руси постепенно отходило от аскетизма, идя к внутреннему упрощению и большему вниманию к обряду. И икона, подобно живому существу реагируя на происходящее в Стране и душах людей, с середины XVII в. начала терять свои наиболее сокровенные, духовно и красочно величественные свойства [52]. Это нашло выражение в чрезмерно литературной и житийно-смысловой загруженности, узорчатой многосложности и цветовой тяжести. Это же обусловило материальность светотеневой лепки и колористическую тяжеловесность. С воцарением нового обряда достоинства иконы становятся жертвой вероустройства и умонастроений клира. Смущённые духом иконописцы не способны уже были выразить цветом внутреннее спокойствие и красоту веры. Не отражая прежнюю духовную полноту, икона становится скучно-объёмной, тусклой или чрезмерно яркой, представляя собой по-светски разукрашенную телесную живопись. Симбиоз власти кесаря и духовного клира привёл к проникновению в неё по-царски роскошной декоративности.

«А всё то кобель борзой Никон, враг, умыслил, будто живыя писать, устрояет всё по-фряжьскому, сиречь по-намецкому…», – особо не мудрствуя, указывал протопоп Аввакум на корень зла. И в самом деле, до фряжско-галантерейных «веяний времени» духовная суть русской иконы выражалась в аскетически выдержанной композиции и поистине неземной слиянности духа, цвета и света. Именно в этом разрешении вышней субстанции сущность и форма иконы свидетельствует о наличии, ослаблении и, тем более, отсутствии духовной наполненности. Протопоп Аввакум в своём «Житии» не жалеет «красок» для описания метаморфоз русской иконописи: «Пишут Спасов образ Еммануила; лицо одутловато, уста червонные, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бёдра толстые, и весь яко немчин брюхат и толст учинён, лишо сабли той при бедре не писано». Заявленное в иконописи «фряжское» восприятие веры внедрялось повсеместно и находило поддержку в духовных варягах внутри Московского государства. Это неизбежно отражалось на бытии народа, в духовной ипостаси так или иначе связанном с благовестным духом иконы. «Царские» изменения немедленно нашли своё отображение в литургии.

Если по древним (до Никона) Служебникам на великом входе священник возглашал лишь: «Всех вас да помянет Господь Бог во царствии Своём», а сам царь упоминался лишь тогда, когда сам присутствовал на богослужении (причём весьма скромно: «Да помянет Господь Бог благородие твоё во царствии своём»), – пишет Мельников, – то по новым Служебникам требовалось всюду, по всем церквам, всегда на великом входе поминать царя со всеми его титулами: великий, тишайший, кротчайший и т. п. Всякое ослушение строго наказывалось. В дополнение к этому в богослужение были введены особые табельные или «царские дни», в которые проводились молебны по умершим царям (пока ещё только в московских соборах и тех монастырях, где были погребены цари и члены царской семьи). И, наконец, в основных законах Российской империи царь признавался и титуловался Главой Церкви. В дальнейшем зависимость Церкви от государства только усилилась. В синодский период Русская Церковь была полностью подчинена светской власти и управлялась последней вплоть до назначения и смещения правящих епископов.