Великая Эвольвента

В 1730 гг. расправы над раскольниками достигли чудовищных масштабов. Автор старообрядческой «Истории церкви» пишет: «В царствование российской императрицы Анны Иоанновны посланный полномочный чиновник, прибыв в станицы донских казаков для приведения их всех без изъятия к новопреданным церковным догматам, и когда отнюдь не находил в них склонности, принял самыя жестокие меры, начинал от верхних станиц, перебирая по единому каждое семейство разными мучительными пытками, и ничтоже успев, наконец каждому семейству повелел выходит на брег Дона и избирать из двух едино – или присягать к принятию новопечатных книг в соединение с великороссийскою церковию, или на виселице умирать, и все согласились умереть. Неизъяснимым ужасом преисполнено было зрелище, когда из каждаго дома отец с матерью и детьми, с неизъяснимым воплем и рыданьем на брег Дона торжественно шли за веру умирать, и друг друга объемлюще, отец сына, а мать дщерь, утопали в слезах. Мучитель подавал лишь знак – и вдруг вздергивались на виселицу и умирали, а по умертвии мучитель повелевал тела бросать въ реку, да тем пловущими мертвецами возвестить и прочим нижним станицам, какова постигнет и тех година»!

Ужаснувшись содеянному, 40 000 наиболее домовитых раскольников под водительством «своего богомудрого атамана Некрасова» ушли в Турцию.

Уходили они и в ближнее зарубежье, повсеместно основывая толковые хозяйства и оживляя местную экономику. К примеру, ветковские слободы (на острове реки Сожа, на границе с Украиной) к началу XVIII в. разрослись «в крупный торговый центр, захвативший в свои руки нити торговли между Левобережной Украиной и Белоруссией» (Н. Никольский), а население их достигло более 40 000 человек. В 1735 г. карательная экспедиция разгромила веткинское поселение старообрядцев.

Политика тотального подавления и выдавливания староверов из общественной жизни, изоляции их от института образования и государственной власти привела к мегаисходу. Автор «Церковной истории» пишет: «Населились от веков ненаселённые отдалённые сибирские и кавказские горы. Умножились российским народом области: малороссийская, белорусская, польская и бессарабская. Наделились тем же уделом в значительном числе целых обществ державы: Турция, европейская и азиатская, Валахия, Молдавия, Австрия и Пруссия». Те же, у кого не было для этого средств, бежали в лесные дебри и прятались от «антихристов» в труднопроходимых горных ущелиях. И опять переселенцы являли на местах редкое единство веры «в миру» и созидания в нём. Оставшиеся в своём отечестве и не отрёкшиеся от веры на протяжении многих поколений обречены были влачить совершенно ничтожное, униженное и, что особенно удивительно, – незаконное существование в своём отечестве. И всё же, несмотря на колоссальный духовный и физический урон, к XIX в. неискоренимые ревнители древнего православия сохранили свойственную им верность идее, семейную и общинную крепость, социальную сплочённость и деловую хватку. Староверы повсюду являли собой редкое единство веры «в миру» и созидания в нём. К примеру, после первого «выгона» колония на Ветке не только воскресла, но в считанные годы усилилась даже. Такое положение вещей правительство, конечно, не могло терпеть, и в 1764 г. вооружённые до зубов «благовестники» окончательно разорили богатую общину.

Спасаясь от гонителей, многие тысячи старообрядческих семей пошли по Волге к Уралу – к Керженцу, где к началу XVIII в. образовалось уже около ста скитов. И в этих, подчас совершенно диких местах, мужественные скитники проявили свои деловые и организационные качества: основывали судостроение, торговлю, богатые мануфактурные предприятия, строили школы. «С Волги по Каме посадская раскольничья организация пошла на Урал и там делала такие же блестящие успехи. Уже в 1736 г. тайный советник Татищев доносил в Петербург о старообрядцах на уральских заводах», – пишет историк-марксист Н. Никольский, которого уж никак не обвинишь в симпатиях к «опиуму для народа». О чём же доносил Татищев? О том, что «раскольников-де в тех местах умножилось, а наипаче, что на партикулярных заводах Демидовых и Осокиных приказчики едва не все, да и сами промышленники некоторые раскольники, и ежели оных выслать, то, конечно, им заводов держать некем, и в заводах ея Имп. Величества будет не без вреда…». Разбегаясь по всей России, многие тысячи внутренних эмигрантов искали свободу в степях, лесных дебрях и болотах, но их ловили и силой принуждали к принятию святых тайн. «Так восторжествовала сначала в Москве, а потом и по всему государству новая вера, страшная своей жестокостью, кровавыми мучениями древлеправославных христиан, изменническая по своему духу и направлению, ставшая вполне казённой религией, требующей лишь беспрекословного и во всём послушного подчинения себе», – жёстко подводит итог Ф. Мельников [56].

Допуская пристрастность исследователя Великого Раскола, надлежит допустить и то, что питала её горькая правда…