Великая Эвольвента

Народные бунты, в разных странах во все времена и при всех формах правления отличаясь хаотичностью, и в Европе были беспощадными, но не обязательно бессмысленными [89]. Иначе в России. Со времён правления государя Алексея Михайловича, т. е. после Раскола, многие наблюдатели, как в России, так и вне её, отмечали именно бессмысленность и беспощадность «русских бунтов». Последнее, помимо беспризорной удали, с одной стороны, свидетельствует о разрыве сознания верхних слоёв общества и нижних, с другой, говорит о том, что «русскими» они были лишь по названию. Тогда же обозначило себя параллельное развитие культур, характерные особенности которых разнились, приумножались и не испытывали необходимости взаимного обогащения. Налицо было отсутствие диалога между элитой и народной массой. Расстояние между ними увеличивалось с каждым поколением. Из новых реалий выпирали привнесённые качества, прежде мало свойственные русским, а именно: бытовая грубость и социальная безответственность, жестокость и отсутствие чувства меры. Во всём…

Так о себе заявило разложение духовной целостности народа.

Забытый нынче писатель XIX в. Александр Эртель, настаивая на социальной организации общества и споря об этом с Львом Толстым, говорил, что «раздать имение нищим – не вся правда. Нужно, чтобы и в моих детях сохранилось то, что есть добро: знание, образованность, целый ряд истинно хороших привычек… …Отдавши имение, отдам ли я действительно всё, чем я обязан людям? Нет, благодаря чужому труду я, кроме имения, обладаю ещё многим другим и этим многим должен делиться с ближним, а не зарывать его в землю…». Вспомним и сейчас актуальные мысли немца, не только обрусевшего, но и свято полюбившего свою новую родину: «Несчастье нашего поколения заключается в том, что у него совершенно отсутствовал интерес к религии, к философии, к искусству и до сих пор отсутствует свободно развитое чувство, свободная мысль… Людям, кроме политических форм и учреждений, нужен “дух”, вера, истина, Бог…». «Социализм, – развивая тему, говорит Эртель, – …может быть только у того народа, где просёлочные дороги обсажены вишнями и вишни бывают целы… Там, …где посадили простую, жалкую ветелку и её выдернут «так себе» и где для сокращения пути на пять саженей проедут на телеге по великолепной ржи, – не барской, а крестьянской, – там может быть Разовщина, Пугачёвщина, всё, что хочешь, а не социализм. …Нельзя всем предписать земледельческий труд, жестокое непротивление злу, самоотречение до уничтожения личности… Сводить всю свою жизнь до роли “самаритянской” я не хочу…». Протестовал Эртель и против другой крайности. Против непреходящего каждо-личного ощущения вины. Поскольку, не ведя к переменам, но разрушая мир человека, «самоощущение» это создаёт формы психического пораженчества, которое уже не одно столетие – и до сих пор! – продолжает отравлять жизнь Страны. Досталось от Эртеля и русской интеллигенции. Писатель сурово осуждал её за вечный протест – несоотносимый с реальными нуждами, а потому истеричный и бессильный. «Русскому народу и его интеллигенции, прежде всяких попыток осуществления «царства Божия», предстоит ещё создать почву для такого царства, словом и делом водворять сознательный и твёрдо поставленный культурный быт…». Отмечая в русском характере угасшую внутреннюю свободу, на месте которой давно уже свила гнездо идеология духовного непротивленчества, – Эртель звал не «умирать за идею», а осуществлять её для жизни. Односторонний протест «даже в случае победы может принести более зла, нежели добра… Горек, тысячу раз горек деспотизм, но он отнюдь не менее горек, если проистекает от “Феденьки”, а не от Победоносцевых». Провидя будущее, а потому предупреждая общество об опасности «диктатуры пролетариата», Эртель пишет: «Воображаю, что натворили бы “Феденьки” на месте Победоносцевых!». И ведь мы знаем это – натворили, и ещё как!

Александр Эртель