Великая Эвольвента

Возникают вопросы и иного свойства. Не в инстинктивном ли стремлении сохранить коренные особенности характера нужно искать причины того, почему великороссы, не находя себя в своём Отечестве, без труда вписываются в упорядоченный социум высокоразвитых государств? Не тяга ли к социальной стабильности и дисциплине, чёткости и ясности в делах свидетельствует о стремлении к прочной государственности, в полноте своей не реализованной в ходе «братского единения» с теми, кому она была мало свойственна или не свойственна вовсе?! Может, массовый исход русских из разболтанного «туранской удалью» Отечества вызван неутолённым желанием влиться в бытие, где нормы государственности отвечают человеческим требованиям? Но тогда приятие дисциплины и порядка есть не что иное, как стародавний «зов предков», обусловленный стремлением воссоединиться, пристать к прежней своей «стране», «отчине» или «дедине», в культурном ареале которой великороссы не успели реализовать своё историческое предназначение.

Как бы уравновешивая эти стремления, «ставшие русскими» с агрессивным недоверием встречают всё, что дико для них и до чего по этой причине они не могли дойти сами. Отсюда диапазон восприятия – от неуёмного восторга при обладании «диковинкой» до желания изломать недоступное. Малая психическая адаптация к позитивной духовности и гуманитарным знаниям, как правило, реализует себя в неприятии всего, что непонятно. Сумма имманентных свойств, обусловив духовную путаницу, по-видимому, и привела «общую» религиозность к «доверию» к Богу, лишённому всякой воли. Оттого «вера» эта веками заявляет о себе банальной инертностью, ленью и безответственностью. Выжив под мощной дланью Петра Великого, эти свойства остались при себе и впоследствии. Они, видно, и образовали «в голове» социальную (политическую, культурную и пр.) плоскость, исключающую вертикаль цивилизационного бытия. Возможно, именно такого рода «духовность» возбуждала «креольский гнев» Ульянова-Ленина, когда он, в безделье куролеся по городам и весям Европы, наблюдал порядок и аккуратно ухоженные «проклятыми буржуями» места обитания.

Справедливости ради скажем, что всякого рода «отчаянная» публика имела (и имеет) немалые достоинства, среди которых, увы, не было (и нет) организованности и стремления к чёткости, самообладанию и предсказуемости в поступках, тяги к порядку и лично осознанной ответственности. То есть всего того, что является следствием длительного исторического развития в условиях контролируемого политического, социального и гражданского выбора, коим является хороший выбор, плохой или, при неумении строить бытие, – гибельный! Именно многовековой отсев мелкого и нежизнеспособного от значительного и эффективного обусловил развитие социума и гражданских достоинств там, где научились жить по закону. Ибо деспотия власти, базируясь на «личной ответственности», лишает общество индивидуальных характеристик и осознанного стремления к социальной (не путать с общинной) целостности. Опыт истории убеждает в том, что сила воздействия трибуна и лидера на активность хаотического по природе «массового человека» тем больше, чем больше личность имеет качеств, которые роднят её с толпой, народными массами и доминирующими в них настроениями.

В истории Нового времени одной из наиболее ярких фигур, в которых олицетворено было «буйство», являлся анархист М. Бакунин. «Сидела в нём какая-то пьяная бесшабашность русских кабаков», – говорил о нём Александр Блок. Боровшийся против всякой организации (кроме анархической), революционер и теоретик «народных революций» готов был само небо обрушить на головы «буржуазного человечества». Потому Церковь в его глазах была разновидностью «небесного кабака». Вознеся буйство в ранг творчества («страсть к разрушению – творческая страсть»), Бакунин, к счастью, в этом плане так ничего и не сотворил.