Великая Эвольвента

Если говорить об искривлённом феномене «русской жизни», то нельзя обойти вольную стихию несколько иного рода, характер которой наметил в автобиографическом романе «Юнкера» Александр Куприн. «…Бешеная кровь татарских князей, – писал он о своём герое, – неудержимых и неукротимых его предков с материнской стороны, толкавшая его на резкие и необдуманные поступки, выделяла его среди дюжинных юнкеров».

Именно так – выделяла. Ибо уравновешенность и выдержка, не свойственные носителям природных стихий, не входили в число добродетелей ни татаро-монгольских князей, ни нукеров их, одинаково и не умевших, и не желавших обуздывать свои страсти. Возвращаясь к «народу», примем во внимание, что это понятие включает в себя вовсе не обязательно лишь опрощённые слои нации, но и остальные, включая «самую продвинутую» её часть. Потому сказанное распространяется и на тех, чьи дела, прямо или опосредованно влияя на бытие Страны, определяют пути развития (любого) Отечества. Многообразие их подобно камням смальты красочно расцвечивает бытие народов и саму цивилизацию. Впрочем, оценку мозаичной целости мира время от времени корректируют самые неожиданные «цветовые» вкрапления.

Как оно случается, когда побеждает что-то «единственно верное» (к примеру, толерантность), иные не в меру сентиментальные археологи и этнографы, откопав в курганах «закаменной», России глиняную дудку, наконечник стрелы, части бронзового копья или изящно выполненную фигурку зверя, льют слёзы о затихшем в истории топоте и ржании «конно-степной цивилизации». Всё ещё сопереживая перипетиям дикого бега, тяжко скорбят о культуре степных племён и народностей, якобы погибших в «тюрьме народов» – России.

Полноте, господа! Куда могли сгинуть за каких-то два-три века (XVI–XVIII) те же ордынцы, их близкие и дальние родственники, включая тьму безвестных племён?! Ну, ладно, часть их вынуждена была уйти в кыпчакские, казахские и монгольские степи, на века став «государствами юрт», но куда делись миллионы остальных? Не могли же они, огненным шаром прокатившись по землям Руси, исчезнуть, подобно шаровой молнии?

Да никуда они не исчезли… [90]

Низвергнутые из Великой Русской Равнины в Великую Степь и Восточную Сибирь, они влились в сумму не сознающих себя племён и утратили своё, некогда эпическое значение. После середины XVI в. на протяжении двух столетий в недрах Русского государства происходила консолидация локальных этногрупп. В образовавшихся ханствах, как и встарь живших вне социального устройства, регламентированных обязанностей и гражданских законов, началось формирование новых этнических общностей, имевших локальные самоназвания: астраханские, казанские, касимовские, крымские, сибирские, темниковские и др. И это происходило вплоть до революции 1917 г. В этот, назовём его «буферный период» XVII–XIX вв., став ли «трёхсотлетними русскими» или оставшись при себе, этнические общности обрекли себя на прозябание как вне исконной своей, так и вне русской исторической жизни. В той же Республике Татарстан, например, около с. Кукмор сохранились селения удмуртов и марийцев, которых не коснулось ни христианство, ни мусульманство, где до последнего времени люди жили по древним обычаям своего племени.

Но даже принявшие христианство чуваши, марийцы, удмурты и кряшены, числясь в нём только формально, до недавних времён продолжали жить по древней старине. Но, не приняв русскую цивилизацию и забыв существо своей, «двух-, трёхсотлетние» маргиналы всё же тянулись к Центральной России, в начале XX в. став одним из «рабочих материалов» в деле «революционной реформации» Страны.

«Зависание» вне истории, культуры и социальной дисциплины в перемесях своих, пожалуй, и создало некий надэтнический тип, который до сих пор реализует себя в том, что уродует лифты, загаживает «матерями» стены подъездов и мочится мимо писсуаров, а прежде того воровал калоши у булгаковских профессоров, жёг иконы и крушил храмы. Объятый духом разрушения до степной ровности неприкаянный тип этот и есть самый, что ни на есть, взаправдашний «ордынец», ибо и топот, и «ржание», и безразличие к чужой жизни, и спутанные «гривы» – всё при нём. «Сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая…», – дивился ещё И. Бунин, наблюдая нахлынувшие в столицы типажи, от тяжёлых, ненавидящих взглядов которых у его сословия мурашки бегали по коже [91]. И, как скоро выяснилось, – не напрасно…