Великая любовь Оленьки Дьяковой

Но с этого-то момента и поселилась в ней неугомонная идея с барышней той познакомиться. Отчего бы и нет? Надо только придумать: мол, знала она когда-то его, через общих знакомых, а как судьба сложилась, ей неведомо, да и тех знакомых не спросить – давно из столицы уехали…

Только как на разговор-то барышню выманить? Не подкараулишь же её на улице – и вот так, не будучи представленной, не спросишь, мол, отчего умер знакомец ваш, молодой господин Воскобойников, да не расскажете ли, каков он был при жизни, и не покажете ли его карточку, ведь наверняка имеете?

Оленька извелась вся, и так прикидывая, и эдак, пока не пришла ей в голову мысль притвориться, будто зуб болит. Папенька подивился, что дочь наотрез отказалась ехать к семейному лекарю, – да что за напасть-то такая, кто-то посоветовал неизвестного врача, благо кабинет неподалёку, но каков он врачеватель, никто не знает, а и спорить с Ольгой бесполезно – сразу в слёзы… Трудный, трудный возраст. Папенька побурчал, но согласился отправить её к доктору Пелеху в сопровождении нянюшки.

* * *

– Ну-с, – промурлыкал доктор Пелех, улыбаясь в жиденькую бородку-клинышек. – Давайте-ка посмотрим-с. Что вас беспокоит?

Кабинет внушал Оленьке неподдельный ужас: белые застеклённые шкафы со склянками, ступками, фарфоровыми баночками; стол, покрытый толстым бумажным листом, на нём – блестящие крючковатые инструменты, похожие одновременно на обломанные столовые приборы и на нянюшкины вязальные крючки; гигантская гипсовая челюсть и два медицинских плаката на стене, изображавших что-то зловеще-зубастое; сестра-ассистентка непонятного возраста в белоснежном платке, повязанном на монашеский манер, с мучным безразличным лицом и белёсыми пальцами; в пальцах этих цепким хватом зажата кювета-полумесяц с нарезанными бинтовыми квадратиками и ватными тампонами. Но главное – бормашина: высокая железная стойка с двумя толстыми маховыми колёсами, чуть больше зингеровских, с крючковатыми хромовыми рычажками, круглой фаянсовой плевательницей и тонкой металлической конечностью богомола, неестественно выгнутой в колене-локте и застывшей в нескольких дюймах от кресла, в котором, пригвождённая липким страхом, сидела Оленька.

– Сейчас уже ничего, доктор. Всё прошло… – она подняла голову с кожаного подголовника и покосилась на пыточный агрегат.

– Откройте-с шире рот, барышня, – медово произнёс доктор и нацелился на Оленьку железной загогулиной.

Яйцевидное пенсне блеснуло и придвинулось к ней почти вплотную. Оленька зажмурилась и открыла рот.

Все тщательно продуманные дома фразы мигом выветрились из головы, и она, набрав в лёгкие воздуха через нос, выплюнула изо рта чужеродный инструмент и выпалила:

– Господин доктор, у вас есть дочь?

Доктор Пелех, ожидавший от пациентки чего угодно – кусания, брыкания, воплей, визга, только не подобного вопроса, – несколько удивлённо произнёс:

– Две.

– Как две? – глаза Оленьки наполнились отчаяньем.

– Да вот так, – доктор пожал плечами, будто извинялся за то, что не родил сыновей. И, чтобы успокоить странную посетительницу, ласково добавил: – Старшая Настюша и младшая Верочка.

– А лет им? – выдохнула Оленька.

– …Настюше осьмнадцатый, а Верочке шесть…

Всё оказалось значительно проще, чем она предполагала. Можно было и не залезать в это страшное кресло!

Оленька сорвала с груди накрахмаленную салфетку и, извинившись, рванула к двери.

– Куда вы, барышня! Я не закончил осмотр!

Но Оленька уже выпорхнула в приёмную и, схватив под локоть ожидавшую её нянюшку, устремилась к выходу.

* * *

В тот же вечер было раз сто обдумано и почти столько же переписано набело коротенькое письмецо:

Анастасии Пелех (лично)

Анастасия, мы не знакомы, но я видела Вас на Смоленском кладбище у могилы Петра Воскобойникова. Прошу Вас милостивейше соблаговолить прийти в пятницу в мармеладную лавку у главного входа в Андреевский рынок. Я буду ждать Вас там около часу пополудни. Мне необходимо поговорить с Вами о Петре.

С почтением,

Ольга Дьякова

P.S. Прошу Вас быть без вуали. Я узна́ю Вас сама.

Нянюшке Оленька письмо доверить не решилась (возникнет миллион вопросов), и в дом на Симанской улице послала горничную Дуню.

* * *

Ко встрече с соперницей Оленька готовилась тщательно. Проговаривала перед зеркалом реплики и тренировала участливую полуулыбку, репетировала неспешную походку и гордый благородный взгляд… Но знала: без толку – как только она увидит барышню Пелех, всё вылетит из головы.

В пятницу Оленька встала в семь утра – дольше оставаться в кровати не было сил, после завтрака часа три слонялась по дому, пытаясь унять маету, а как пробило полдень – нацедила себе спасительных капель валерьянки в чашку и кивнула отражению в зеркале: пора.