Великая русская революция, 1905–1921

Ленин и другие руководители государства начали терять терпение в отношении таких художников, как Маяковский, своим радикализмом превосходивших всех остальных. Помимо того что их искусство было «непонятно» рабочим и крестьянам, «левые художники» делали еще более серьезную ошибку, отрицая всю старую культуру как раз в тот момент, когда первая культурная задача революционного государства состояла в распространении культуры и просвещения в массы. Ленин следующим образом описывал правильный подход к культурной революции: «Нужно взять всю культуру, которую капитализм оставил, и из нее построить социализм. Нужно взять всю науку, технику, все знания, искусство. Без этого мы жизнь коммунистического общества построить не можем»[736]. Но такие радикальные художники, как Маяковский, считали, что культурная революция – третья революция, революция духа – требовала искоренения уз старого, не позволявших миру совершить прыжок в новое. В этом отношении типичным было стихотворение Маяковского «Приказ по армии искусства», напечатанное в первом номере газеты «Искусство коммуны», выпускавшейся художниками-коммунистами:

Товарищи!
На баррикады! —
баррикады сердец и душ.
Только тот коммунист истый,
кто мосты к отступлению сжег.
Довольно шагать, футуристы,
В будущее прыжок!..
Из сердца старое вытри.
Улицы – наши кисти.
Площади – наши палитры.
Книгой времен тысячелистой
революции дни не воспеты[737]

.

В стихотворном редакционном манифесте, вошедшем во второй номер «Искусства коммуны», Маяковский дополнил этот призыв к утопическому «прыжку в будущее» метафорами насилия. Недостаточно поставить «к стенке» одних только политических врагов. Если мы вправду «Будущее ищем», то должны уничтожить и белогвардейцев от искусства: «Время / пулям / по стенке музеев тенькать. /Стодюймовками глоток старье расстреливай!/Сеемоте смерть во вражьем стане»[738].

К первой годовщине Октябрьской революции Маяковский написал пьесу, в которой изображалось будущее, возникшее после разрушения старого. Название пьесы – «Мистерия-буфф» – отражало ее жанр: сочетание религиозной мистерии с карнавальной буффонадой. Или, как Маяковский объяснял в прологе, написанном для варианта, исполнявшегося в июне 1921 г. перед делегатами московского съезда Коммунистического Интернационала, это была «Пролетарской МИСТЕРИИ река и буржуазии БУФФ», священный миракль для расправляющего плечи простого народа и шутовское представление для умирающей элиты[739]. Пьеса Маяковского, ставившаяся по всей стране, начинается с того, что вся планета залита потопом революции. Последние уцелевшие люди, включая привилегированных «чистых» и трудящихся «нечистых», спасаются в новом Ноевом ковчеге, построенном нечистыми, которые в итоге выкидывают старую элиту за борт. После этого появляется пророк, идущий по воде (эту роль, естественно, исполнял Маяковский), который сообщает о земле обетованной. После плавания сквозь Ад (не слишком страшный по сравнению с тем, что нечистым пришлось испытать на Земле) и Рай (слишком абстрактный и унылый) они достигают «Обетованной земли», которая предстает перед ними внезапно, в эсхатологическом обличье: «Огромнейшие, во всю сцену, ворота… Ворота распахиваются, и открывается город. Но какой город! Громоздятся в небо распахнутые махины прозрачных фабрик и квартир. Обвитые радугами, стоят поезда, трамваи и автомобили, а посредине сад звезд и лун, увенчанный сияющей кроной солнца. Из витрин вылазят лучшие вещи и, предводительствуемые хлебом и солью, идут к воротам». (В варианте 1921 г., написанном после серьезной критики в адрес пьесы, эту процессию вещей возглавляют серп и молот, несущие хлеб и соль.)[740]

Ключевое место в современном утопическом мышлении издавна занимало время – новый, лучший мир часто помещался не в отдаленное место, а в иное время. Но время может быть не только путем в иное, но и помехой, если нарушен его обычный размеренный ход. Подобно Троцкому и Коллонтай, Маяковский стремился взорвать континуум настоящего, чтобы расчистить дорогу для нового времени и остановить «марш» по истории, как выразился Маяковский, с тем чтобы совершить трансцендентальный «скачок в будущее». Время нередко представало у Маяковского в качестве главного врага. В своем творчестве, особенно до 1917 г., он описывал время как преграду, мешающую наступлению будущего, сокрушающую его тяжестью повседневной реальности, «простого мира фактов», который Блох противопоставлял «еще не существующему».