Читаем Великая русская революция, 1905–1921 полностью

Время у Маяковского принимало облик то «хромого богомаза», то «старухи», то пут и цепей, привязывающих человека к настоящему[741]. В годы войны Маяковский как будто бы отчаялся избавиться от тяжелых оков времени. Даже через «тысячи, миллионы» лет, – писал он в «Человеке», – ничто в мире не изменится: «страшный оползень годов» похоронит все возможности и надежды[742]. Революция взорвала этот неспешный и тягостный ход времени, в мгновение разбив «тысячелетнее „Прежде“»[743]. Но старое время не желало сдаваться без боя. И потому его, как и врага на гражданской войне, следовало уничтожить: что-либо иное было чревато его возвращением к власти. Как писал Маяковский в 1919 г., «А нам/не только, новое строя,/фантазировать,/ а еще и издинамитить старое…/Жаром,/жженьем,/железом,/светом,/жарь,/жги,/режь,/рушь!../ Стар – убивать./На пепельницы черепа! /В диком разгроме/старое смыв,/новый разгромим/по миру миф./Время-ограду/взломим ногами»[744].

Старое время было привязано к старому быту – не претерпевшим изменения обычаям, привычкам и условностям повседневной жизни, против которых боролись и Троцкий с Коллонтай. Старый быт воплощал прошлое в настоящем, медленное и однообразное течение обычного времени. Его следовало уничтожить, чтобы родилось будущее. «Довольно/ползало/время-гад,/копалось/время-крот!/…/ Время, вперед!/Вперед, страна, скорей, моя,/пускай старье сотрет!../Сильней, коммуна, бей, моя,/пусть вымрет быт-урод!»[745]. Но, как обнаружили для себя и Троцкий, и Коллонтай, «быт-урод» не желал умирать. Маяковский сетовал на это в меланхолическом стихотворении, написанном им в конце 1920 г. (когда бои Гражданской войны уже угасали, но еще до нэпа с его компромиссами). «Утихомирились бури революционных лон./Подернулась тиной советская мешанина. /И вылезло/из-за спины РСФСР/мурло/ мещанина». Портрет Карла Маркса «со стенки смотрел, смотрел…/И вдруг/разинул рот,/да как заорет:/„Опутали революцию обывательщины нити./ Страшнее Врангеля обывательский быт…“»[746]. Все, что осталось, – крот и змея нечестолюбивого времени. Жизнь снова была обуздана и прикована к настоящему, не сумев совершить желанный «скачок» от необходимости к свободе.

Чем глубже в 1920-е, в эпоху нэпа, вынужденных компромиссов со старым, тем больше Маяковскому казалось, что с утопическим «еще не существующим» покончено, что медленно идущее время поглотило возможность и надежду. В 1926 г. Маяковский чувствовал, что «Все меньше любится,/все меньше дерзаете я,/и лоб мой / время / с разбега крушит»[747]. 14 апреля 1930 г. Маяковский покончил с собой, выстрелив себе в сердце. Исследователи интерпретируют его самоубийство как «отказ кланяться быту и времени», как «сделанное собственной плотью и кровью признание полной капитуляции будущего перед силой прошлого»[748]. Сам Маяковский дал двусмысленное объяснение своему поступку в отрывке из незаконченного стихотворения, включенном им в свое предсмертное письмо: «Как говорят—„инцидент исперчен“,/любовная лодка разбилась о быт»[749]. Отчасти Маяковский говорил именно о любви, о своей собственной сложной личной жизни. Но в то же время он, как и другие разочарованные идеалисты, несомненно, имел в виду время: «любовная лодка» революции разбилась о быт, о «простой мир фактов» (как выразился в 1918 г. Блох), о «необходимость», о «мещанское» время.

Заключение

Незаконченная революция

Каким видится смысл русской революции спустя сто лет? Коммунистическая партия давно не является правящей, память о холодной войне стирается, и потому прежние политические факторы, влиявшие на наши суждения о тех событиях, чувствуются гораздо слабее. В то же время дела и страсти столетней давности как будто бы уже не вдохновляют воображение и поступки политиков. Может быть, столетний юбилей революции – я пишу эти строки накануне его наступления – изменит ситуацию, хотя бы ненадолго, но, скорее всего, этого не случится. Порой я спрашиваю себя: кому сейчас нужна русская революция? Возможно, это одна из причин, почему я задаюсь на этих страницах тем же вопросом в отношении людей, совершивших и переживших революцию: что она означала для них?

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука
История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Уильям Стирнс Дэвис, профессор истории Университета штата Миннесота, рассказывает в своей книге о самых главных событиях двухтысячелетней истории Франции, начиная с древних галлов и заканчивая подписанием Версальского договора в 1919 г. Благодаря своей сжатости и насыщенности информацией этот обзор многих веков жизни страны становится увлекательным экскурсом во времена антики и Средневековья, царствования Генриха IV и Людовика XIII, правления кардинала Ришелье и Людовика XIV с идеями просвещения и величайшими писателями и учеными тогдашней Франции. Революция конца XVIII в., провозглашение республики, империя Наполеона, Реставрация Бурбонов, монархия Луи-Филиппа, Вторая империя Наполеона III, снова республика и Первая мировая война… Автору не всегда удается сохранить то беспристрастие, которого обычно требуют от историка, но это лишь добавляет книге интереса, привлекая читателей, изучающих или увлекающихся историей Франции и Западной Европы в целом.

Уильям Стирнс Дэвис

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Ледокол «Ермак»
Ледокол «Ермак»

Эта книга рассказывает об истории первого в мире ледокола, способного форсировать тяжёлые льды. Знаменитое судно прожило невероятно долгий век – 65 лет. «Ермак» был построен ещё в конце XIX века, много раз бывал в высоких широтах, участвовал в ледовом походе Балтийского флота в 1918 г., в работах по эвакуации станции «Северный полюс-1» (1938 г.), в проводке судов через льды на Балтике (1941–45 гг.).Первая часть книги – произведение знаменитого русского полярного исследователя и военачальника вице-адмирала С. О. Макарова (1848–1904) о плавании на Землю Франца-Иосифа и Новую Землю.Остальные части книги написаны современными специалистами – исследователями истории российского мореплавания. Авторы книги уделяют внимание не только наиболее ярким моментам истории корабля, но стараются осветить и малоизвестные страницы биографии «Ермака». Например, одна из глав книги посвящена незаслуженно забытому последнему капитану судна Вячеславу Владимировичу Смирнову.

Никита Анатольевич Кузнецов , Светлана Вячеславовна Долгова , Степан Осипович Макаров

Приключения / Биографии и Мемуары / История / Путешествия и география / Образование и наука