Велики амбиции, да мала амуниция

– Что же мы, проклятые, что ли?

– Нет, Дивушка, мы свободные… Живём, как хотим.

– А точно ли мы так хотим?

– А разве нет? Я своё ремесло ни на одно другое не променяю. Я не просто воришка, каких много. Такие, как я, может, раз в десятилетие являются. А то и реже! Я князей обманывал, архиереев грабил… И кто в этом сравнится со мною?

– А я бы променяла… – вымолвила Юдифь. – Я устала бояться за тебя. Я бы всё отдала, лишь бы быть за тебя спокойной… Околдовал ты меня, чёрт окаянный. Не вырваться мне…

Кочегар обнял Юдифь:

– Это ты меня околдовала… Ещё, чего доброго, голову мне отрежешь, как твоя библейская тёзка…

– Тебе не отрежу. А тому, кто за твоей головой явится, с лёгкостью…

Снизу раздался условленный стук.

– Это Янкель, – шепнула Юдифь. – Что-то случилось. Идём быстрее вниз!

Внизу сестру и её любовника дожидались оба брата Герштейна. Старший, Лейба, одетый в длинный лапсердак, хмуро поглядел на Кочегара и сказал:

– Дождались мы гостей дорогих! Фараоны рыщут по Зарядью. Ищут тебя и Юдю.

– Не волнуйся, я сейчас уйду, – отозвался Рахманов.

– Куда?! Квартал оцеплен полицией. Через несколько минут они будут здесь!

– Ты-то как узнал об этом?

– Пантофлёвая почта сработала!

– Да нет, Лейба, на этот раз не сработала твоя почта. Иначе бы я успел уйти!

– Тебе нечего было приходить сюда, – зло бросил Лейба. – Если надеешься, что я буду покрывать тебя…

– Что? – Рахманов надвинулся на Лейбу. – Да я ж тебя, свиное ухо, теперь же на перо посажу. Покрывать он не будет! Если меня возьмут, так я подробно расскажу, кому краденое сбывал! Кто на нём гешефт делал!

– Сволочь ты, Кочегар…

– Взаимно, Лейба!

– Решайте уже что-нибудь, – подступил щуплый Янкель с большими грустными глазами. – Пока вы будете спорить, нас накроют всех!

Лейба закусил губу:

– Сделаем так. Юдя, ты спрячешься на дворе. Они тебя могут узнать. Нельзя, чтобы ты попалась им на глаза. Мы скажем, что тебя теперь нет… Ушла, а куда – не сказалась…

– А Митя? – Юдифь прижалась к Кочегару. – Я его не оставлю.

– Идиотка! – заорал Лейба. – Из-за него нас выселят из Москвы! А то и того хуже! С ним мы сделаем лучше… Отец совсем плох. Думаю, скоро отойдёт. Так пусть наш дорогой гость нарядится раввином и будет при нём. Не станут же они тревожить умирающего…

– Я спрятал всё самое ценное у отца под кроватью, – сказал Янкель. – Как обычно…

Лейба на мгновение скрылся за ширмой и вернулся, неся с собой узел с вещами. Всучив его Рахманову, он велел:

– Одевайся! Будешь у нас рабби Мордохеем.

– Иди ты к дьяволу, – прошипел Кочегар. – Не стану я рядиться в это барахло!

– Митя, умоляю! – Юдифь упала на колени и стала целовать руки Рахманова. – Ради меня! Одевайся! Ведь они же убьют тебя! А как я без тебя жить буду? Пожалуйста!

Кочегар сплюнул и начал натягивать на себя ненавистную одежду. Когда его голову увенчала шляпа, Лейба оценивающе поглядел на него и сунул ему в руки какую-то книгу:

– Вот, теперь сойдёт… Будешь читать…

– Ты что издеваешься? Тут же всё по-вашему написано! – вспыхнул Кочегар.

– Странно, что ты был талантливым шулером! Можно подумать, что полицейские знают еврейский! Бормочи любую несуразицу, делая вид что читаешь по книге!

Юдифь со слезами обняла Рахманова:

– Страшно мне, Митенька! Что-то дурное сердце чувствует…

– Не бойся, – ответил Кочегар и, метнув хищный взор на Лейбу, добавил: – Лейба не выдаст, свинья не слопает…

– Юдя, ступай на двор, – сказал тот сестре. – И спрячься там хорошенько.

Заплаканная Юдифь ушла. Янкель распахнул дверь в комнату отца и сказал Кочегару:

– Иди туда. Стань у его постели и делай, как уговорились. Остальное – наша забота.

Рахманов вошёл в тёмную, благодаря зашторенному окну, комнату, душную и, как и другие помещения дома, не отличавшуюся чистотой, и встал возле постели, на которой неподвижно лежал старик с длинным орлиным носом и седой бородой. «Ну, прямо фарисей библейский… Христопродавец… Стой тут балагань теперь… Вот, дьявол…» – раздражённо думал Кочегар.

Снаружи послышались голоса, один из которых Рахманов узнал сразу.

– Оцепить дом, – скомандовал Романенко и постучал в дверь.

Дверь тотчас была отворена, и шаги Василь Васильича и сопровождавших его раздались уже прямо за стеной.

– Чем можем мы служить вашему благородию? – елейным голосом осведомился Лейба.

– Ты Лейба Герштейн?

– Он самый. А это – брат мой Янкель…

– А что, дома больше никого нет?

– Отец наш дома… Отходит… – в голосе Лейбы послышались рыдающие нотки. – Горе у нас большое… И рабби Мордохей с ним.

– А сестра твоя где? Юдифь?

– Ох, ваше благородие, кто же её, подлую, знает? Сестра – наше наказание… Мы с нею разорвали всяческие отношения, и я даже запретил ей являться в наш дом…

– А, между тем, её видели здесь лишь вчера.

– Правда ваша. Она была здесь… Как было не пустить? Отец помирает… Она проститься с ним приходила. Простилась и ушла.

– И ушла?

– Ушла.

– А с нею кто был?

– Мужчина был… Но я о нём не знаю… Моя сестра… Ах, это горе, ваше благородие! Позор всей нашей семье! Она спуталась со скверными людьми! Не нашей веры! И, вообще… Через это и прогнали мы её из дому.

– И так-таки не знаешь ты, с кем твоя сестра жила?