Петр обнаружил весьма раннюю половую зрелость, и во время охот в обществе Елизаветы для него главный интерес представляла уже не пернатая, или четвероногая дичь.
Однако сама Елизавета, несмотря на изветную распущенность, была еще слишком неопытна, а ее племянник чересчур робок, чтобы переступить последнюю черту.
Возвращаясь с охоты, Петр II сразу же начинал скучать по тетке и сочинял в ее честь плохие стихи. Но как только наступала ночь, он вместе с Иваном Долгоруким отправлялся в поисках более доступных удовольствий, жажда которых зародилась у него под впечатлением его романа. Надо ли говорить, что эти ночные похождения быстро превратились в привычку.
Понятно, что скромная невеста императора Мария Меншикова совершенно потерялась в этой новой жизни ее суженого. Более того, никогда не нравившая, несмотря на всю свою красоту, Петру, она на фоне блистательной Елизаветы вызывала у него отвращению.
Он сравнивал ее с мраморной статуей. Его отвращение к невесте дошло до того, что однажды он на коленях умолял сестру Наталью избавиться от невесты. Однако та, отказывалась бороться с немилостью.
Знал ли обо всем этом Меншиков. Да, знал. Но что он, прикованный к кровати, мог сделать. Лихорадка измучила его, врачи говорили о близкой кончине, и единственное, на что он оказался способен, так это на то, чтобы написать наставительное письмо императору.
В нем он напоминал Петру о его высоких обязанностях относительно России, «этой недостроенной машины», просил его слушать Остермана и министров, быть правосудным. Отправил он послание и в Верховный совет, в котором просил после его смерти не оставить его семью.
Надо полагать, что Меншиков начинал терять чувство реальности. По той простой причине, что очень многие из высшего окружения ждали его смерти, которая избавила бы их от диктатора.
Старинные и знатные роды снова займут свое место, князь Дмитрий Михайлович Голицын будет иметь первый голос в гражданских делах, а его брат фельдмаршал князь Михаил Михайлович — в военных. Вряд ли желал выздоровления своего тюремщика и молодой император.
Однако Меншиков выздоровел. Появление временщика подействовало на всю веселую компанию, как холодный душ, а его появление в апартаментах государя служило сигналом к всеобщему бегству.
Петр бежал через черный выход, а Наталья выпрыгнула в окно. Его прозвали «Голиафом», «Левиафаном». Наталья, обладавшая способностями к подражанию и карикатуре, возбуждала взрывы хохота, передразнивая его манеры.
Вместе с временщиком вернулись его деспотические требования, показавшиеся теперь невыносимыми. «Прежний деспотизм, — писал Лефорт 5 августа 1727 года, — игрушки в сравнении с тем, что царит в настоящее время».
Начались неизбежные в таких случаях столкновения, пиосокольку глотнувший свежего воздуха Петр был больше не намерен терпеть тиранию.
Первая серьезная стычка с временщиков произошла после того, как петербургские каменщики поднесли государю в подарок 9000 червонцев. Тот отправил эти деньги в подарок своей сестре, великой княжне Наталье, но Меншиков, встретивши идущего с деньгами служителя, взял у него деньги и сказал:
— Государь слишком молод и не знает, как употреблять деньги!
Узнав на другой день, что она денег не получала, Петр спросил о них придворного, который объявил, что деньги у него взял Меншиков.
Государь приказал позвать князя Меншикова и гневно закричал:
— Как вы смели нарушить мой приказ?
Светлейший князь, который никак не ожидал подобного вопроса от покорного до сих пор мальчика, отвечал, что государство нуждается в деньгах, казна истощена и что он в тот же день хотел представить проект, как лучше употребить эти деньги.
— Я тебе покажу, воскликнул разъяренный Петр, — кто из нас двух император!
Меншиков не обратил внимания на эти слова, звучавшие предостережением. Более того, он воспротивился юноши склонности к Елизавете, о которой уже стали говорить как о страсти.
Вскоре император потребовал 500 червонцев.
— Для кого? — строго спросил Меншиков.
— Мне нужно! — вскричал Петр.
Ээти деньги оказались у цесаревны, и Меншиков приказал их отобрать у нее. Затем он рассчитал слугу, приобретавшего благосклонность юного императора своей услужливостью, а на все просьбы государя за Ягужинского отвечал отказом.
Но то, что составляло силу его власти: долголетняя привычка, обаяние положения, как будто неразрывно связанного с существованием империи, кажущаяся невозможность пошатнуть его, не поколебав основы государства, — все это исчезло за время роковой болезни, после которой временщик явился, как выходцем с того света.
Государство не рушилось без него. По какому же праву он желал занимать в нем такое место? Долгорукие увидели в благосклонности, оказываемой одному из них, восход новой зари и вернулись к своим прежним чувствам.
Видя грозу, собиравшуюся над его головой, Меншиков решил еще больше опереться на Голицыных. Наскоро задуманная свадьба между его сыном и дочерью фельдмаршала Михаила Михайловича, казалось, укрепила его надежды в этом отношении.