Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Но почему именно Донской? Монастырь этот принадлежал к числу тех, которые цари обязательно посещали. Этот — 19 августа. В день победы русских войск над ордами Казы-Гирея в 1591 году — последнего набега крымских татар на Москву. С той поры это событие торжественно отмечали. Кстати, и Анна Иоанновна участвовала в крестном ходе 19 августа 1730 года. Но, вероятно, была и еще одна причина. Мать новой императрицы, царица Прасковья Федоровна, еще в 1713 году пожертвовала деньги на строение изысканно красивой Тихвинской церкви над северными монастырскими вратами. Потом она посетила обитель в 1722 году, изволив тогда отобедать у архимандрита. Очень возможно, что в память матери — ее вклада и трапезы — оказала императрица милость монастырю.

Прелюбопытно, как монахи испрашивали у Анны Иоанновны разрешения «построить на жительство… кельи каменныя и колокольню на вратах под которую колокольнею и церковь прилично сделать во имя тезоименитства ангела Вашего…».

Ради такого строения повелено архитектору Трезини «старые ворота разобрать и бут выбрать и фундамент весь очистить». Разборка началась 19 июня, а завершили ее 14 июля. Ровно через неделю начали строение новых врат. Копали рвы, бутили камнем и заливали известью. И еще для прочности фундамента, чтобы надежно держал огромную тяжесть, забили под него толстые двухаршинные дубовые сваи.

К 16 сентября из земли уже поднялись два огромных каменных куба высотою в две сажени, а между ними будущий проезд. Но тут наступили ранние холода, и работы прекратили, укрыв стены сверху тесом. Продолжили строение только на следующий год, когда наступили теплые дни

Из монастырской летописи 1733 года: «Мая с 2 числа начали достраивать вороты, заложенные в 1730 г., на которыя быть церкви и колокольни, а сего 733 г. оные ворота до церковного фундамента и своды воротныя сведены… а от земли в вышину всего того строения… 4 сажени 1 ½ аршина (9 м 59 см. — Ю. О.)». На том дело и остановилось. У монастыря кончились деньги, а императрица, переехав в Петербург, жертвовать больше не пожелала.

Так и простояли почти двадцать лет без изменений западные монастырские врата — могучее основание для будущей колокольни. Своим обличьем они напоминают триумфальные ворота в Нарве, Петровские — в санкт-петербургской фортеции и въездные ворота меншиковского дворца в Немецкой слободе — в бывшем доме петровского любимца Франца Лефорта. Сдержанная суровость. Пилястры тосканского ордера. Проезд с полукруглым завершением, увенчанный треугольным фронтоном. По бокам ниши для статуй. (Окна, существующие сейчас, пробиты много позже.) И конечно, излюбленное при царе Петре сочетание: красный кирпич с белым камнем.

Только в 1750 году ученик прославленного Растрелли, архитектор Алексей Евлашев, начал возводить на суровом трезиниевском основании нарядную барочную колокольню. В 1753 году строение вновь оборвалось. Так и остались вместо коринфских капителей колонн грубо отесанные белокаменные блоки с процарапанными узорами для будущей резьбы. И еще колокольню должен был венчать острый шпиль с парящим ангелом наверху. Совсем как на Петропавловском соборе в Петербурге. Но и этого не сделали, а завершили звонницу восьмигранным куполом с крестом.

Недостроенная колокольня Донского монастыря в Москве стала последним памятником петровской архитектуры в России. Ее незаконченность на целые двадцать лет стала символом незавершенности всего огромного государственного дела, начатого Петром Великим.

«Он действовал деспотически; но, олицетворяя в себе государство, отождествляя свою волю с народной, он яснее всех своих предшественников сознавал, что народное благо — истинная и единственная цель государства, — напишет в начале XX столетия В. Ключевский. — После Петра государственные связи, юридические и нравственные, одна за другой порываются, и среди этого разрыва меркнет идея государства, оставляя по себе пустое слово в правительственных актах».

Существует, правда, косвенное доказательство, что за два с лишним года в Москве Трезини строил не только в Донском монастыре.

В 20-е годы на Покровке поселилась княжна Мария Кантемир, дочь господаря молдавского Дмитрия Кантемира. Марии пришлось укрыться в Москве после неудачных родов. (По упорным слухам, отцом ребенка был сам Петр.) До наших дней уцелело несколько бумаг из архива несчастной княжны. В одном из писем Мария описывает страшный пожар в Москве 29 мая 1737 года, когда «от денежной свечи Москва сгорела». (Пожар начался от свечи в деревянном сарае дома Милославских.)

«Наша Покровка была объята пламенем отовсюду; наконец, огонь охватил и мой дом, проникнув на чердак, выходивший в сад против дома Долгоруковых. Вмиг вспыхнули и сами дома… После того как сгорел дом, я поблагодарила господина Трезина за постройку каменного флигеля: вы знаете, что по этому поводу он прожужжал мне уши своими восклицаниями: „Известь и крупный песок!“ Благодаря тому я спасла все свое имущество: там хранились у меня все драгоценности и книги».

В рассказе княжны слышны интонации и манера разговора требовательного мастера.