Великий Гэтсби (The Great Gatsby)

All these people came to Gatsby's house in the summer.	Все эти люди в то лето бывали у Гэтсби.
At nine o'clock, one morning late in July, Gatsby's gorgeous car lurched up the rocky drive to my door and gave out a burst of melody from its three-noted horn.	Как-то в девять часов утра роскошный лимузин Гэтсби, подпрыгивая на каменистой дороге, подъехал к моему дому, и я услышал победную триоль его клаксона.
It was the first time he had called on me, though I had gone to two of his parties, mounted in his hydroplane, and, at his urgent invitation, made frequent use of his beach.	Это было в конце июля, я уже два раза побывал у Гэтсби в гостях, катался на его гидроплане, ходил купаться на его пляж, следуя его настойчивым приглашениям, но он ко мне еще не заглядывал ни разу.
"Good morning, old sport.	- Доброе утро, старина.
You're having lunch with me today and I thought we'd ride up together."	Мы ведь сегодня условились вместе позавтракать в городе, вот я и решил за вами заехать.
He was balancing himself on the dashboard of his car with that resourcefulness of movement that is so peculiarly American-that comes, I suppose, with the absence of lifting work or rigid sitting in youth and, even more, with the formless grace of our nervous, sporadic games.	Он балансировал, стоя на подножке автомобиля с той удивительной свободой движения, которая так характерна для американцев; должно быть, они обязаны ею отсутствию тяжелого физического труда в юности, и еще больше -неопределенной грации наших нервных, судорожных спортивных игр.
This quality was continually breaking through his punctilious manner in the shape of restlessness.	У Гэтсби это выражалось в постоянном беспокойстве, нарушавшем обычную сдержанность его манер.
He was never quite still; there was always a tapping foot somewhere or the impatient opening and closing of a hand.	Он ни минуты не мог оставаться неподвижным: то нога постукивала о землю, то нетерпеливо сжимался и разжимался кулак.
He saw me looking with admiration at his car.	Он заметил, что я любуюсь его машиной.
"It's pretty, isn't it, old sport!"	- Хороша, а?
He jumped off to give me a better view.	- Он соскочил, чтобы не заслонять мне.
"Haven't you ever seen it before?"	- А вы разве ее не видели раньше?
I'd seen it.	Я ее видел не раз.
Everybody had seen it.	Все кругом знали эту машину.
It was a rich cream color, bright with nickel, swollen here and ; there in its monstrous length with triumphant hat-boxes and supper-boxes, and tool-boxes, and terraced , with a labyrinth of wind-shields that mirrored a dozen suns.	Она была цвета густых сливок, вся сверкала никелем, на ее чудовищно вытянутом корпусе там и сям самодовольно круглились отделения для шляп, отделения для закусок, отделения для инструментов, в лабиринте уступами расположенных щитков отражался десяток солнц.
Sitting down behind many layers of glass in a sort of green leather conservatory, we started to town.	Мы уселись словно в зеленый кожаный парник за тройной ряд стекол и покатили в Нью-Йорк.
I had talked with him perhaps six times in the past month and found, to my disappointment, that he had little to say.	За этот месяц я встречался с Г этсби несколько раз и, к своему разочарованию, убедился, что говорить с ним не о чем.