Великий Моурави 1

случиться. Али-Баиндур жил у амкара, дяди Сандро. Папуна уверяет, будто

между дружинниками слух ходил... Кто же такой Баиндур? Неужели...

- А ты, Али-Баиндур, и купец и рыцарь?

- И друг моих друзей... Зачем все по ханам ходишь, пойдем со мной,

настоящий Иран покажу. Хочешь - девочек, хочешь - мальчиков, даже гурию рая

достанем... На майдане много говорят о внимании шаха к картлийскому исполину.

Говорят, здесь останешься, но я не верю: зачем? Тебя и твой царь любит,

тайные поручения дает...

- Ты прав, друг, меня царь любит, но... откуда о тайном поручении

знаешь?

- Видишь, Али-Баиндур сразу догадался... Хочешь, помогу?

- Я думаю, не только умный Али-Баиндур, каждый догадается, если мой

Папуна по майдану целый день бегает... К сожалению, пока ничего не выходит,

а поможешь, при случае тем же отвечу. Да, Георгий Саакадзе всегда помнит

оказанную ему услугу.

- А что ищет по майдану хитрый Папуна?

- Ищет? Разве я сказал ищет?.. А, кажется, мой дом, - провожатый

остановился, - огонь с дверью целуется. Возьми, друг, моего провожатого,

очень темно у вас...

- Э, Георгий, неужели спать хочешь? Темная ночь - веселая ночь, пойдем

в шире-ханэ, как раз время.

- Завтра, дорогой, сейчас ноги не держат, потом Папуна, наверное, не

спит. Завтра на майдане в каве-ханэ жди, на углу за шамшей, там всегда каве

пью, приходи...

- Я думал, ты грузин, хотел вином угостить.

- А я думал, ты персиянин, больше каве любишь,

- Хорошо, пусть по-твоему, раньше каве, потом вино. Завтра приду...

Провожатого не надо, в темноте лучше вижу. Пусть обратно идет...

Саакадзе вошел в низенькую калитку, но едва замолкли шаги, выскользнул

и, словно гончая, обнюхивая воздух, пошел направо. Улица, поворот, еще улица.

В темной стене стукнул медный молоточек, калитка, лязгнув, отворилась и

поспешно захлопнулась за Али-Баиндуром. Обойдя дом, Георгий с досадой

подумал: все дома одинаковы... Но если шашкой на углу сделать незаметный

знак, стена станет знакомой...

Наутро Али-Баиндур докладывал шаху все подробности о грузинском

посольстве.

- Великий шах-ин-шах, нет сомнения, картлийский царь поручил Саакадзе

тайное дело, недаром приехал в числе знатных князей, ненавидящих царского

азнаура. Он тоже готов каждому князю яд подсыпать. Очень умный и крепко зло

помнит.

- Значит, князья не догадываются о триалетской игре? - улыбнулся шах.

- Нет, великий шах, они слишком горды для такой догадки, а в Тбилиси

все дружинники шепчутся. Большой ум и твердый характер у Саакадзе, - закончил

Али-Баиндур.

На Али-Капу, связывающей узкие улицы, колышутся живые зигзаги. У

шинашин ферраши - стражники - длинными лозами равномерно ударяя по головам и

спинам, сдерживают возбужденные толпы.

Канун курбан-байрама празднично развевает пестрые полотна, веселые

ковры..

Сотни сарбазов - солдат, перетянутых белыми и красными персидскими

поясами, вытянулись вдоль аллеи высоких тополей. Молодой хан, начальник

празднества, махнул рукой: пятьсот барабанщиков одновременно выбили

двенадцать громов, засвистели флейты, и ревущие толпы приветствовали выход

шаха Аббаса.

Шах вышел из шинашин и величаво опустился на золоченое кресло.

Персидская знать, грузинское посольство и чужеземные купцы заполнили

выстроенные на этот случай покои вокруг шинашин. Позади шаха, сверкая

драгоценностями, толпились старший евнух, сутуловатый личный советник,

непроницаемый диванбек, надменный тайный советник, свирепый начальник войска

невольников и услужливые придворные.

Закружились плясуны, под визг скрипок взметнулись шелковые юбки.

Полунагие атлеты вертели над головой лоснящиеся от солнца медные гири. Над

шутами, кувыркающимися в пыли, фокусниками, глотающими гвозди, укротителями,

размахивающими змеями, над дервишами колыхались металлические знамена с

причудливыми арабесками и вырезанными ажуром стихами из корана. Знаменосцы,

хвастаясь бронзой мускулов, вздымали над толпами мальчиков, сидевших на

металлических ветвях знамен. На знамени заклинаний от болезни и дурного глаза

висели лоскутья, четки и дощечки.

В середину врезались всадники в латах и кольчугах. На головах коней

развевались страусовые перья, узорчатые чепраки сверкали золотыми

погремушками: блестели жемчуга, бирюза, самоцветные камни: копья, сабли и

щиты переливались синей сталью.

На конских крупах стояли с обнаженными саблями красивые мальчики в

богатых одеждах. На остриях сабель торчали желтая айва и пятнистые гранаты.

За всадниками двигался шутовской караван, изображавший поездку турецкого

султана в Мекку: "султан" в дурацкой красной феске с позументами, в красном

плаще, шитом золотом, с длинной седой бородой, хилая свита в шутовских

турецких костюмах, окружающая "гарем султана". Тащились убогие тахтереваны,

прикрепленные к мулам, кеджаве, перекинутые по две через горб дромадеров,

вьюки на ослах и верблюдах, слуги верхом с кобурами для кальянов, чубукчи и

целая вереница провожатых в белых бурнусах.

Дворцовые мамлюки передвинули шинашин в cepeдину шествия.

Процессия остановилась перед шахом, и "султан", приниженно кланяясь,

пышными стихами восхвалял великого шах-ин-шаха.

Расталкивая караван, ворвались вожаки с обезьянами в красных шарвари,