Великий Моурави 1

отплатил... Все знают - Тамаз казахов подговорил...

- Георгий, тебе здесь нельзя оставаться, на время придется уехать. Не

красней, знаю, не боишься, только много лишнего сделал... Пусть князья

остынут. Давно обещал в гости приехать, теперь время, и гордость твоя не

пострадает: к Нугзару в гости трусы не едут...

- Князь, мне радостно твое приглашение! Только несколько дней подожду...

Новую одежду справлю...

- Э, Георгий, зачем ждать? А для моей семьи ты и в разорванной куладже

хорош. Завтра со мной поедешь, спешу, дело в Ананури есть. Семья после

приедет...

Нугзар видел опасность пребывания Саакадзе в Метехи и, решив насильно

увезти полюбившегося ему азнаура, поспешил с отъездом.

На другой день к вечеру Нугзар и Саакадзе скакали в Ананури. Перед их

выездом Георгий X вызвал Саакадзе к себе и имел с ним долгую беседу. Обещав

тайно поддерживать азнауров, он одобрил меры, принятые Саакадзе к расширению

союза азнауров, обещал поддерживать союз деньгами и оружием и немного

сконфуженно объявил, что пожалует Георгию княжеский титул после возвращения

из Ананури.

- Сейчас князья раздражены, за насмешку примут, могут за оружие

взяться... Опасно.

Царь скрыл, что мысль об опасности внушил ему Шадиман.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

В горных теснинах, где бушует Арагви, на отвесной скале, надвинув на

вершину остроконечный шлем, возвышался закованный в грозные укрепления замок

Ананури, возведенный надменным феодалом Георгием Эристави Арагвским "ради

устрашения врагов и восхищения друзей".

Возвеличивая род Эристави, Георгий Арагвский, предок Нугзара, опоясал

Ананури высоким каменным квадратом, бойницами и башнями, усыпал красным

песком надменную аспарези, погрузил здания в сады, воздвиг богатый храм,

где и суждено было погибнуть заносчивому феодалу...

К воротам Ананури с двух сторон подъезжали всадники.

- Русудан с охоты возвращается, - Нугзар радостно заторопил коня.

Саакадзе вздрогнул, огненные волны захлестнули сердце.

Серая черкеска, облегающая стройную Русудан, и мохнатая папаха

увеличивали ее сходство с Зурабом.

Возбужденная удачной охотой, Русудан повернула горячего кабардинца к

Нугзару и, перегнувшись, обвила шею отца властными руками,

Саакадзе в смятении пробормотал приветствие.

- Наконец, Георгий, и нам уделил внимание. Слышала о твоей печали, но

большие победы должны служить утешением... Ты князь?

- Э, Русудан, разве царь посмеет против Амилахвари, Баграта и Шадимана

идти? Хотя Георгий сам виноват... Не огорчайся, если бы княжество получил,

не торопился бы к Ананурскому замку... Насильно привез. Знаешь, он всех

князей на поединок вызвал...

Нугзар звучно расхохотался. Русудан искоса посмотрела на Саакадзе и до

самого замка молчала.

Русудан неизменно была приветлива, но, кроме часов еды, редко

показывалась, даже подробный рассказ Нугзара о последней буре в Метехи не

вызвал у нее любопытства к гостю.

Из Тбилиси вернулась княгиня Нато и с жаром рассказывала:

- Князья кипят, как жир в медных котлах, требуют запрета азнаурских

дружин. Нельзя сильнее князей быть, для царства вредно... Царица тоже

тревожится: "Если такое допустить, руки плебеев удлинятся". Но царь

заупрямился. "Пусть собирают дружины, много войска - много побед. Баака

после скандала просил задержать Саакадзе... Какой скандал? Разве слуга,

посланный вперед с одеждой, не рассказал? Азнаур Димитрий до синего цвета

избил Тамаза Магаладзе за отказ драться с ним... У царицы говорили - за

ностевскую девушку вскипел азнаур. Царь и тут холодным остался: раз Тамаз не

хотел поединка, а девушку оскорбил, значит, азнаур прав. Магаладзе обещал

имение Димитрия пеплом украсить. Наверно, исполнит... После угрозы азнаур

еще хотел драться, насилу Баака его в Носте отправил. Князь уверяет, никогда

не было у него столько хлопот, как с ностевскими азнаурами. Один Саакадзе

может ему глаза на лоб передвинуть...

Нугзар хохотал. Русудан молчала. Восхищенный Зураб, сильно привязавшись

к Саакадзе, во всем подражал беспокойному другу, внимательно прислушиваясь к

военным советам.

Саакадзе до полуночи бродил по теплым улицам Ананури. Он не мог

разобраться в обуревавших его чувствах. Он напрягал волю, искал выхода и не

находил. С необычайной силой снова и снова притягивала его Нино. И он ощущал

запах ее кожи - запах ностевских садов, терпкий, точно инжир, вкус ее губ,

долинную свежесть золотистых волос. Кровь приливала к его вискам, тревожно

билось сердце. Он с трудом сдерживал себя. Одно лишь желание кружило голову:

вскочить на коня и мчаться, мчаться к Нино, отбросив все настоящее и забыв

будущее. Летит под конем извилистая дорога, в голубом тумане тонут изломы

Картлийских гор. Поворот - и под стройной чинарой Нино.

Она радостно протягивает навстречу гибкие руки, и два синих озера

смотрят на всадника. И он сжимает ее тяжелыми руками, и сливаются их губы,

как сливаются бурные воды Куры и Арагви... Но почему так властно сжались

губы, похолодели руки?.. Русудан! Каменная, несгибающаяся Русудан! Может,

вся гордость, вся непокорность Грузии в ней? Неприступность ледяных вершин?..

Русудан, вся налитая силой... властью. Нино, золотая Нино!.. "Золото иногда