Великий Моурави 1

Луарсаб все больше поддавался ее обаянию и не мог объяснить своей

робости. Он даже коснуться боялся Тэкле, только выхоленные пальцы тревожно

рвали траву.

Вдруг Тэкле вскочила: ее испугал незнакомый потемневший взгляд

нарисованного принца.

Луарсаба ужаснула мысль, что видение может исчезнуть, исчезнуть

навсегда. Он порывисто бросился к Тэкле, обхватил ее сильными руками и

опьянился горячей упругостью ее тела. Его губы остро впились в терпкую

сладость пунцовых губ.

Миг? Час? Вечность? Сердце сгорело. В голове мелькнуло: брат. Тэкле

рванулась и исчезла в зеленых зарослях.

Георгий, удивленный долгим отсутствием царя, вышел в сад. Мимо него

тенью проскользнула полумертвая Тэкле.

Саакадзе проводил сестру тревожным взглядом и тяжело перевел глаза на

взволнованного Луарсаба. Саакадзе безошибочно определил происшедшее. Он

сдавленным голосом спросил:

- Мой царь, по словам Шадимана, тебе душно в залах... Прикажешь в сад

перенести пир?

Луарсаб порывисто обнял и поцеловал удивленного Георгия. Уже желанное

слово готово было сорваться с языка, но вдруг вспомнилось: "Мать! Шадиман!

Гульшари!" - и Луарсаб тихо произнес:

- Сегодня самый радостный день, и эту радость дал мне дом Саакадзе.

Подошедший Шадиман осведомился, отдохнул ли царь и удачная ли была

прогулка.

Георгий содрогнулся: уж не заговор ли тут?..

- Да, Георгий, в залах душно, будем здесь веселиться. Сейчас взволнован,

но это не мешает мне помнить, что я в гостях у Великого Моурави, спасшего

Картли и царя.

Несколько успокоенный, Георгий проводил Луарсаба в глубину сада.

Окруженная каштанами и чинарами площадка устлана персидскими коврами. По

краям - мутаки, подушки. У дерева - единственное кресло и восьмиугольный

черный с инкрустациями столик. Вокруг набросаны пышные розы. Луарсаб

опустился в кресло. Слуги торопливо принесли на чеканном подносе в золотом

кувшине вино, в персидских вазах сладости и фрукты. На золотой чаше сверкало

изречение Шота Руставели: "Что ты спрятал, то пропало. Что ты отдал, то

твое".

Луарсаб возбужденно шутил. Шадиман, опустившись у ног царя, тонко

поддерживал шутки развеселившегося Луарсаба, но сам внимательно смотрел на

золотую посуду, догадываясь об исфаханской щедрости. Розовые тени тонули в

фиолетовом тумане, вырисовывались настороженные горы, легкая свежесть

скользила по веткам. Гости с чашами в руках, сопровождаемые пандуристами,

танцуя, окружили Луарсаба На подушках расположились князья, слушая

импровизацию певца:

Пир князей забурлил,

Звоны чар У чинар

Карталинских долин,

Любит кудри чинар Гулинар,

Но сардар любит рог крепких вин.

Ах, чонгури, чонгури,

Чонгури, чары вин, чары сдвинь!

Пой, струна!

Свод над Картли Из синей глазури...

Пей, страна

Золотого руна!

Толпы ностевцев, приезжих крестьян окружили площадку.

Остроумие Луарсаба вызывало бурный восторг. Только Баака не смеялся.

Начальник метехской стражи по привычке поставил за площадкой телохранителей

и безотчетно настороженно ждал событий. Они не преминули нахлынуть...

Луарсаб шутками старался забыться, но образ Тэкле сверкал лезвием

кинжала.

- Мой Шадиман, - сказал шепотом царь, - темно без нее...

Шадиман встал, держа высоко наполненную вином чашу.

- Друг Георгий, царь пьет за прекрасную Русудан.

Это был намек о желании царя видеть на пиру женщин. С громкими криками

пожелания здоровья Русудан гости поднялись с поднятыми над головой чашами и

рогами: Георгий, раскланявшись во все стороны, послал Папуна к Русудан.

Русудан, окруженная гостями, подошла к царю, поклонилась и,

раскланявшись во все стороны, опустилась на подушки со всеми княгинями

против мужчин.

Луарсаб взволновался. Среди женщин не было Тэкле.

Шадиман, смеясь, тихо похвалил зоркость Русудан... Острые пальцы сжали

плечо насмешника.

- Должна быть здесь!

- Будь осторожен, мой светлый царь. Бушующая кровь - плохой советник.

Но Луарсаб упрямо, как в детстве, продолжал твердить:

- Должна быть здесь.

Вновь поднял наполненную чашу Шадиман:

- Дорогой Георгий, я слышал - прекрасная, как солнечный день, как

звездная ночь, Тэкле не менее искусна в танцах. Быть может, красавица усладит

взор царя?..

Уклончиво напомнил Саакадзе о девушках Носте. Луарсаб любезно

рассмеялся: разве можно томить женщин, жаждущих рыцарского восхищения? И

действительно, юные ностевки вызвали шумные рукоплескания танцами и красотой.

Теряя голову, царь умолял Шадимана какой угодно ценой добиться прихода

Тэкле. Но изощрения и хитрая лесть царедворца разбивались о твердое решение

Саакадзе не показывать больше сестру.

Луарсаб понял и внезапно поднялся. Веселым, может быть, слишком

нетерпеливым голосом он сказал:

- Георгий, прошу прекрасную Тэкле оказать мне честь.

Ковер колыхнулся. Придушенно жужжали:

- Не слишком ли много чести оказано Саакадзе?

- Как согнулся перед царем, как понесся к замку...

- А Русудан? Всегда гордостью страдала...

- Нестан радуется, Гульшари на мел похожа...

- Опять Метехи закипит...

- Теперь трое состязаться за царя будут...

- Нет, Нестан родственнице уступит, выгодно...

- Гульшари средство знает...

- Такое средство каждая женщина имеет...

- Хи-хи-хи. Нато всегда развеселит...