Великий Моурави 1

брат ее Юрьев, царев сын Лев Варсан (Луарсаб) царевич - добре хорош, отлично

красен; а царевна его похуже и в лице не полна. И как мы царевну видели, - и

царь Юрьи отошед спрашивал: какова деи дочь моя вам показалась? Пригодитца

ли великого государя вашего сыну царевичу Федору Борисовичу? И мы ему

сказали, что дочь его царевна дал бог, добра и чаям божьей милости, что

царского величества сыну в невесты пригодитца; и он бы ее отпустил к

царскому величеству ныне с нами, И Юрьи царь говорил: сами деи вы видели,

какова еще молода; как ее выдать замуж, по правилам святых отец еще три годы.

И царьское б величество меня пожаловал, вскоре у меня домерю моей имат не

велел, что у меня один сын - око мое, да та дочь - сердце самое, и яз ими и

веселюс".

Наконец после долгих взаимных увещеваний дипломатические переговоры

закончились решением Георгия X заключить союз с царем Русии и отпустить с

послами царевича Кайхосро, а для отправления царевны Тинатин в Москву он,

Георгий X, будет ждать специально присланное за ней Борисом Годуновым второе

посольство. От послов же Георгий X потребовал запись на оставление в Картли

150 стрельцов и досылки остальных по уговору для войны против казахов и

других агарян.

"И мы, послы, ему говорили, что такову запись напишем и крест на ней

поцелуем".

Татищев усиленно готовился к тяжелой дороге. Он послал гонцов на Терек

к воеводам с наказом подготовить "запасы вина и меду, и сухарей белых и

ржаных, и круп, и уксусу, и рыбы вялой, и икры". Не забыл упомянуть и о

подборе не менее 50 стрельцов для надежной охраны,

В Метехском замке послы и совет князей ознакомились с записями "на чем

крест целовать".

Архиепископ Феодосии передал Татищеву послание Георгия X - получить

обещанные для царевича соболя на подъем.

Татищев честно выполнил свое обещание: он немедленно послал Георгию X

государевы соболя "четыре сороки из запасных, цена им московская 110 рублев,

да два сорока патриарши, по 20 рублей сорок, - всего шесть сороков, цена им

150 рублев", но на шкурах удвоил цены, подняв свою щедрость до 300 рублей,

о чем и поспешил сообщить в очередном послании Борису Годунову. Георгий не

замедлил прислать ответные дары.

Вырвавшись из толкотни майдана, Дато и Георгий, обогнув мозаичные бани,

свернули в более спокойную улицу, населенную амкарами и купцами.

Дато весело передавал слышанные от Баака последние события Метехи: о

смешном случае с дьяком Ондреем, который, приняв в подарок от князя Квели

Церетели золоченый кувшинчик с дорогими персидскими благовониями, не долго

думая, тут же выпил за здоровье князя и, откашлявшись, стал хвалить, видно

из посольских соображений, грузинское вино. О неудачной попытке Астан взять

к себе в замок Нестан будто из жалости, на самом деле из желания прекратить

осуждение князей и привязать неверного Реваза к замку,

Дато радовался, что от "облезлого" верблюда спасла княжну любовь

Тинатин. С тех пор Астан возненавидела Нестан, которая в свою очередь не

пропускала случая вместе с другими изводить "верблюда".

Друзья смеясь подошли и крепостному подъему и залюбовались путаницей

улиц, плоскими крышами, под мягкий шелест чинар сбегавшими к бурлящей Куре,

стройной грузинкой с кувшином на плече, стариком, греющим на солнце седую

голову.

Новостью было и возвышение Шадимана после тайного признания царю в

убийстве Орбелиани.

Верный дружинник, поставленный на стражу у царских дверей, рассказывал

Баака, что после слов: "пока некоторые безуспешно охотились за Орбелиани,

уже готовым перебраться в Стамбул, он, Шадиман, через своего человека

выследил и убил изменника", - обрадованный царь снял изумрудный перстень и

отдал Шадиману.

Дато, подражая придворным льстецам, витиевато поздравил Саакадзе с

удачной беседой у овального окна. Он пожелал другу и в дальнейшем так удачно

водить за нос Шадимана, этого волка в лисьей шкуре.

Георгий не успел ответить: из темной лавочки, куда они направлялись,

вырвался неистовый крик, и друзья, предполагая убийство, бросились в дверь,

и в недоумении остановились.

За стойкой рассвирепевший хозяин размахивал пустой коробкой. Его желтое,

искаженное гневом лицо походило на старую губку, круглые глаза извергали

пламя, а посиневшие губы выплескивали, точно морские брызги, греческую брань.

Около него скосилась поломанная лестница, с верхней полки, свесившись,

болтались в воздухе нитки с остатками кораллов, а накренившиеся коробки,

точно в приступе морской болезни, извергали разноцветные ракушки. Пол,

усеянный кораллами, осколками перламутра и ракушками, напоминал морское дно,

но Мамука с тугим кисетом в руках стоял в середине блестящих осколков и

чуствовал себя совсем как рыба на суше.

Владелец морского дна, Попандопуло, увидя вошедших, бросился к ним за

сочуствием.

- Кораллы давал, розовую раковину давал, коробку давал, перламутр ему

надо!

- Зачем перламутр наверху держишь, - огрызнулся Мамука, - мы с князем

Ревазом Орбелиани перламутр любим. Серебро имеем, золота тоже много, а только

перламутр любим...

- Перламутр любишь, а кораллы торгуешь?! Кольца на пальцы мерил,

ракушки на язык брал... Перламутр тебе надо!! - задыхался Попандопуло.