Великий Моурави 1

- Ничего, хозяин, Мамука из "Щедрого кувшина" заплатит за починку

лестницы. Нехорошо, если каждый день будешь падать, весь товар черту на хаши

пойдет... Ну, Мамука, покажи княжескую щедрость! - хохотал Дато.

Мамука покосился на кулак Дато, перевел взгляд в сторону Георгия и со

вздохом протянул:

- Мы с князем всегда щедрыми были, только зачем Мамука чужую лестницу

должен чинить? Разве монеты в лесу растут? Из уважения к тебе, благородный

азнаур, я куплю коралловые серьги для нашей Дареджан... Кольца тоже возьму.

- Если коралл берешь, зачем перламутр торгуешь? - загремел Попандопуло.

- Справедливые азнауры, если коралл берет, зачем наверх за перламутром

посылает? Пусть перламутр тоже купит...

- Зачем за перламутр платить, если кораллы нужны?

Мамука беспокойно озирался.

- Кораллы нужны, а перламутр с князем любишь?

- Перламутр любим, только у тебя больной перламутр, на полу сразу

умер...

- Он на полу умер, а ты, скумбрия, если не заплатишь, на стойке здесь

умрешь, - клокотал Попандопуло под хохот Георгия и Дато.

Наконец Георгий сказал:

- Оба виноваты. Ты, хозяин, на починку лестницы жалеешь, а наверно, не

первый раз падаешь. А ты, Мамука, если с князем перламутр любишь, возьми для

Дареджан застежки, а то хозяин подумает - даром наверх посылал.

Мамука покосился на Георгия и нерешительно сказал:

- Нельзя все, что любишь, покупать, разве монеты на яблоне растут? Из

уважения к тебе, азнаур, нитку ракушек возьму, булавку с кораллом для

тавсакрави Дареджан тоже возьму.

Георгий и Дато, смеясь, выпроводили Мамука, задвинули дверной засов и

сразу приступили к цели своего прихода. Дато расстегнул чоху, вынул кусок

вощеной бумаги, исписанный греческими буквами, и бросил на стойку:

- Переведи, хозяин, получишь за испорченный перламутр, а не переведешь

правильно, в другом месте проверю, вместо перламутра на пол ляжешь.

Попандопуло, с тревогой следивший за действиями азнауров, облегченно

вздохнул и, сев на высокую скамью, углубился в изучение написанного.

Дато внимательно смотрел на клочок вощеной бумаги, с таким трудом

наконец вырванной им из русийского киота, в нише которого Татищев хранил

свои записи.

Георгий открыл засов двери, постоял у порога, наблюдая за улицей, снова

задвинул засов и подошел к стойке.

Попандопуло с трудом дословно переводил трудную рукопись, очевидно,

часть большого послания:

"...С Юрьем царем договоритца бы!.. Годы тяжелые на Руси, нестроения

великия, бояры разоряются, дворцовые села, черные волости, пригородки да

посады дворянам и мелким служилым людям в поместьи попали. Пожары, да мор,

да голод городы рушат. Крестьяне от прикрепленья бегут на окраины, гуляют

казацкими вольницами, государевых ближних людей побивают, да животы грабят...

Поганство по свету радуетца...

А как Юрьи дочь царевну Тинатин за царевича Федора Борисовича отдаст да

в присвоенье у великого государя нашего будет, да зачнет государь наш Борис

Федорович по родству торговый люд посылать в Иверию, да свободные земли

пашенными людьми заселивать, а земли у грузинцев сочные, скотом и шелком

богаты - широкие пути, речные да пешие, Русии откроютца. От бусурманских

стран заслоны поставим из крепостей, да в береженье торговых людей стрелецкие

сотни пришлем...

Святейший Иов, божиею милостию патриарх царствующего града Москвы и

всего Русийского царствия благослови и..."

На этом запись обрывалась, к сожалению не столько азнауров, любопытство

которых было полностью удовлетворено, сколько оживившегося Попзндопуло. Он с

большим усердием объяснил азнаурам на чистом грузинском языке тайный смысл

части послания Татищева русийскому патриарху.

Едва скрывая возмущение, азнауры щедро расплатились с Попандопуло. Дато,

тщательно запрятав в чоху вощеную бумагу, посоветовал Попандопуло забыть об

их посещении, на что грек дал клятвенное обещание.

Но не успела закрыться дверь за Георгием и Дато, как ковер с

изображением Олимпа, скрывавший внутреннюю дверь, приподнялся, и из-за ковра

поспешно вышел Али-Баиндур, с довольной улыбкой поглаживая волнистую

бороду...

Георгий и Дато ворвались к Арчилу настолько возбужденные, что не в

состоянии были выговорить даже приветствие, пока Папуна не поднес им по

большой чаше вина. Опорожнив залпом чаши и предварительно осмотрев все входы,

они шепотом посвятили Арчила и Папуна в свое открытие.

Арчил успокаивал друзей: от желания до выполнения много времени пройдет.

Но Саакадзе не разделял спокойствия Арчила:

- А персидские шахи, пусть сдохнут на этом слове, молчать будут?

- Почему молчать, по привычке народ Картли данью обложат, - засмеялся

Папуна.

- Дань от нашей слабости идет, князьям спасибо. А если царя не будет,

вокруг кого народ объединять против князей?

- Что за царя беспокоиться: один уйдет, другой придет, - продолжал

язвить Папуна, растянувшись на тахте и собрав под голову все мутаки.

- Я не о царе беспокоюсь, - мрачно продолжал Георгий, - только на чью

землю хотят единоверцев посадить? На княжескую?

- Князья за свою землю даже единоверцам по-турецки кол поставят,

немножко неудобно будет урожай собирать, - злорадно засмеялся Дато.