В сверкающем лезвии отразились узкие глаза, шафрановое лицо и тонкие пальцы,
приглаживающие волнистую черную бороду.
На повелительный окрик поспешно открылись ворота, и стража
подобострастно приветствовала могущественного хана Али-Баиндура ...
В Накара-ханэ флейтисты, барабанщики и трубачи играли встречу. Косые
лучи солнца осторожно сползали по высокой стене с рельефными изображениями
львов, иллюминованных и составленных из глазированных изразцов.
На арабском коне, отливающем золотом, шах Аббас въезжал в резные ворота
Давлет-ханэ.
Невысокий, но каждым движением подчеркивающий свою беспредельную власть,
шах казался выше сирийских мамлюков, великанов в полосатых тюрбанах, с
мечами, и величественной свиты персидской знати.
Бросив поводья дежурным ханским сыновьям, шах медленно поднялся по
белой лестнице, устланной коврами, мимо вздыбленных бронзовых грифонов и
упавших ниц безмолвных рабов.
Перед ним открылся передний зал. Решетчатые окна, обхватывая кольцами
стены, разливали ослепительный лазурный свет. Бледно-зеленый купол сверкал
золоченой лепкой причудливых цветов и фантастических листьев. На стенах
бирюзовые, голубые, оранжевые, лилово-желтые краски, оттеняясь серебром и
золотом, оживляли древнеперсидские легенды и быль об основателе персидской
монархии Кире, покорителе западной Азии и восточных стран Ирана.
На передней стене из хаоса веков выплывала Пасаргады, столица Кира,
омываемая водами Пульвара.
Навстречу шаху Аббасу коричневые руки торопливо распахивали золоченые
и черные двери...
У дверей круглой комнаты "Уши шаха" шах Аббас властно оборвал шествие...
Бирюзовое небо растянулось над Исфаханом.
Полуденный зной, казалось, еще больше раскалял спор Фергат-хана и
Азис-Хосров-хана с послами Бориса Годунова - наместником шацким, князем
Александром Засекиным, дворянином Темир Васильевичем Засецким и дьяком
Иваном Шараповым. Стоявшие чинно толмачи усердно переводили дипломатический
разговор.
Князь Засекин, выпятив могучую грудь и сдвинув брови, смотрел в упор на
непроницаемых ханов, и его слова падали отрубленными кусками льда:
- То где слыхано, что послам великого государя посольство на Потешном
дворе править, а шах на коне сидит?..
Фергат-хан, разглаживая крашенные хной усы, покачивал головой в такт
возмущенной речи Засекина и, не глядя на толмачей, медленно отвечал:
- Выслушай благосклонно, глубокочтимый князь: у "орла" в каменном
гнезде свой закон, у "льва Ирана" в его благословенном аллахом царстве свой
закон. Если "орел" посылает к непобедимому "льву" послов, то, клянусь
Кербелой, все желания "льва" должны им казаться исцеляющим солнцем. И
шах-ин-шах удостоит вас посольской беседой на майдане, ибо как раз теперь
съехались турецкие, бухарские и других стран купцы, а они сочтут себя
невеждами, если не разгласят по всем странам о дружбе великого шах-ин-шаха и
мудрого из мудрых царя Русии.
Князь Засекин тяжело опустил на колено мясистую руку с драгоценным
царским перстнем на среднем пальце:
- Нам, послам своим, великий государь наш царь Борис Федорович
приказывал говорить его Абас-шахову величеству, чтобы против недругов
государя нашего и шаховых быть заодин. На этом стояти мы готовы, а только
вашим небрежением нам бы, послам великого государя, бесчестия не было. А
говорили нам ближние люди, что пришли к шаху ишпанского короля послы,
Филипп Дрейф с товарищами, а с ними четыресто человек, о миру и о ссылке, и
стояти бы им на турского за-один, и шах дей велел турского и ишпанского
короля послом быти у себя вместе, и как дей съехались, и тут дей была у них
брань великая, и битца хотели; а задор дей был ишпанского короля послов. И
я к шахову величеству на посольство идти готов; только не на Потешном дворе
и на майдане, а на шахове дворе, и в то бы время у шаха недругов государя
нашего и шаховых, турских и бухарских послов и купцов не было...
Ханы, слушая перевод, едва сдерживали улыбки, радуясь, что пренебрежение
шаха к послам больших держав - Испании и Турции достигло слуха русийских
послов. Они незаметно обменялись веселыми взглядами, но Фергат-хан
почтительно ответил:
- Не тревожься, благородный князь, наш справедливый повелитель Ирана
устроил приятную встречу послам заносчивых государств, ибо желание великого
шах-ин-шаха быть в дружбе и любви только со своим величественным братом -
русийским царем.
Дворянин Темир Васильевич, прославленный кулачными боями в
Замоскворечье, по привычке не мог держать руки в спокойном состоянии и,
сжимая и разжимая в огромном кулаке серебряный аббаси, задорно произнес:
- Его Аббас-шахово величество не хочет ни с которыми государи быти в
такой любви, што с нашим, а недругов царя всея Руси турских послов допустил
в царствующий град Исфахан, а как послышал приход нас, государевых послов,
велел турских послов развести по иным городам, дабы нам не догадаца о ссылке
его Аббас-шахова величества с турскими послами.
Князь Засекин, подмигнув Темиру Васильевичу, насмешливо глядя на ханов,
добавил:
- Как великий государь наш Борис Федорович учинился на великих
государствах Русийского царствия и государь наш к султану ни с чем не