Великий Моурави 6

Не свершилось ли чудо?! Торопливый стук копыт, громкие, нетерпеливые

приветствия, удивленные возгласы,

скрип дверей конюшни! И уже взбегают по лестницам путники. Им навстречу

устремляются обитатели дома Моурави. С

лиц их, точно мановением волшебной палочки, согнана печаль, и уже нанизаны на

тонкие пальцы перстни, звенят браслеты,

шуршат шелка, сверкают радостью глаза, улыбка расцветила уста. И льются, льются

слова, восторженные, красивые, ничего

не говорящие - и говорящие все.

Распахнуты ставни, врываются в окна полосы солнечного света, несутся из

окон песни, вспыхивает спор и тут же

сменяется звоном чаш. Сорок грузин бушуют в турецком доме. И, точно забыв о том,

что они здесь ненадолго, носится

Дареджан, отчитывая повара за не совсем жирных каплунов, за чуть пережаренного

барашка. Шныряет Эрасти по подвалам,

выбирая вина, состязаются Иорам с Бежаном на тупых шашках, силится Иорам скрыть

зависть, - ведь Бежан был уже в

сражениях.

Но, оказывается, не был. Папуна, не обращая внимания на его вопли, не

отпускал мальчика от себя. И они издали

наблюдали за боем, заботясь о стрелах, об остроте шашек.

- Успеешь! - отвечал Папуна на жалобы мальчика. - Не за Картли

сражаются.

И Дареджан взволнованно целует Папуну, сохранившего ей сына. "Пусть

сражаться веселее, чем наблюдать со

стороны, но... - И, оправдывая себя, она тоже твердит: - За Картли с Моурави

выступишь".

А Русудан? Она, как всегда, нежно обнимала всех "барсов", не выделяя

сына... Только Георгия она перекрестила два

раза, как старшего...

- Да сохранит вас иверская божья матерь, мои сыны! Каждый новый день

приближает к нам дорогу, ведущую в

Картли.

- Только четыре полнолуния осталось, моя Русудан. Из двадцати четырех -

четыре! И за этот срок все, что я обещал

султану, выполню.

- А не обманет тебя, Георгий, султан, как обманул шах?

- Не обманет, Хорешани, ибо такое не выгодно Осман-паше. Надоело ему

тоже быть в тени славы. А мое

возвращение в Картли приблизит его к званию верховного везира. Тайного гонца ко

мне все время шлет, своего брата,

который рассчитывает стать вторым везиром, когда Осман станет первым.

- Да, все обдумано, - вздыхая, сказал Дато. - Это последнее сражение на

чужой стороне. Дальше будем драться со

стороны Карса, Еревана, Ганджи. Выходит, в Картли должны вернуться.

Но сколько дорог и троп суждено было еще пройти Моурави и его

самоотверженным сподвижникам, прежде чем

подойти к родным рубежам! Сколько дней и ночей предстояло провести еще в

походных шатрах, на запыленных седлах,

перед бивачными кострами, в сетках ливней, в знойных пустынях и в огне битв!

На следующий день, по расчету Саакадзе, должна была прибыть в Эрзурум

Скутарийская орта янычар, которую

Хозрев-паша поставил под бунчуки Моурав-паши. Но прошел день, и еще два - орта в

Эрзурум не вступала. Саакадзе собрал

"барсов", и порешили, не дожидаясь янычар, самим выполнить то, что наказал им

верховный везир, дабы иметь

возможность тотчас оставить Эрзурум.

Без промедления были оседланы кони и вынесены два бунчука - конские

хвосты, выкрашенные красною краской.

Бей над беями, паша, начальствующий в Эрзуруме, убедил Георгия Саакадзе взять с

собою охранный отряд хотя бы в

триста ятаганов. И вот заиграл ностевский рожок, и всадники в турецких доспехах,

поверх которых чернели косматые

грузинские бурки, миновали второй городской источник и через ворота Эрзурума

выехали на большую дорогу, вившуюся у

подошвы Топ-Даг.

Моурави спешил обследовать четыре естественных, пролегающих через

высоты, прохода, которые Абаза-паша,

предводительствуя курдской конницей, мог использовать, чтобы ворваться в

утраченную им твердыню Эрзурума. Как был

встревожен верховный везир, срочно направляя Георгия Саакадзе в Эрзурум с

приказом немедленно пресечь дерзкую

попытку низложенного правителя. Но сейчас самый восточный из проходов Агзи-Ачик

- "Рот его раскрыт" - оказался

безлюдным. Военачальники доехали до самых селений в Текмане и, кроме пастухов,

перегонявших отары овец, никого не

обнаружили.

Повернув круто на запад, "барсы" достигли долины Абдурахман-Гази,

названной так по имени святого мужа, о

котором предание говорит, что он был знаменосцем пророка. Здесь словно почили

века. Сурово высились горы, на

некоторых вершинах под ярко-синим небом белел снег, изредка с гулом скатывались

камни. Не было здесь ни Абаза-паши,

ни его башибузуков.

Не задерживаясь, Моурави повернул к Паландёкен и проскакал с "барсами"

сначала вдоль восточных скатов

котловины, а затем вдоль западного склона пика. Вместо вооруженных курдов

встретился лишь мирный караван,

перевозивший табак из Трабзона. Водители верблюдов при виде двух бунчуков

почтительно прикладывали ко лбу и сердцу

точно вылитые из бронзы руки.

Не снижая скорости, военачальники поскакали к четвертому, наиболее

западному, проходу Кирк-Диермен - "Сорок

мельниц". Здесь жители выносили двухбунчужному паше Георгию Саакадзе и его

гурджи-бекам молоко, мед, плоды и хлеб.

Но на вопросы: "Не слышали ли топота конницы? Не видели ли бунчуков Абаза-паши?"

- отвечали: "Нет".

Так Моурави и "барсы", прочесав ущелья вокруг Эрзурума, подъехали к

Керемитлу-Даг, укрепленному холму с