Читаем Великий Моурави полностью

дежурный князь Тамаз Магаладзе сменил сабельщиков.

Саакадзе обратился к кахетинцам:

- Предполагал, князья, дружески примете протянутую руку помощи: одним

вам не подняться из руин. Надо твердо решить - на коне или под конем? Что ж,

подумайте, посовещайтесь... Может, два дня будет довольно? - И Саакадзе

спокойным шагом направился к выходу.

Он хотел уйти один, в покоях Газнели его ждали Русудан и Хорешани. Но

его тесно окружили не в меру взбудораженные картлийцы. Им хотелось говорить

еще и еще. О чем? О расширении царства, о присоединении заброшенной Кахети,

хотелось уже вымеривать, делить, подсчитывать и... Нет, пусть Георгий скажет

- прочно ли? Временно? Это невозможно! Навсегда! На века! Князья то

возбужденно жестикулировали, подкидывая слова, словно мячи, под самый

потолок, то в упоении понижали голоса до хриплого шепота.

- Георгий, а что, если правда царь вернется? - спросил Липарит.

- Ты о ком, князь?

- О Теймуразе Кахетинском.

- Что ж, друзья, приветствовать советую - настоящий царь. Непримиримый

враг шаха Аббаса. Сильный десницей, владеет мечом и пером, - медленно

протянул: - Величие трона подымет, блеск царству вернет, потом - Багратид:

не надо династию менять...

Князья замерли, как в столбняке. Через овальное стекло Охотничьего зала

блеснуло уходящее солнце. Где-то жужжал шмель, ища выхода. За чинарой

олененок настойчиво звал мать.

И сразу, точно сговорившись, князья бросились друг к другу. "Христос

воскресе! Воистину! Воистину!" Лобызались троекратно. Лишь один Зураб

продолжал, как приросший, стоять на месте. Цицишвили, задыхаясь, вцепился в

него:

- Князья, ко мне! Ко мне пожалуйте! Возможно ли?! Не сон ли?! Князья,

други! "Блеск царству вернет..."

На третьем дворе суматоха. Конюхи выводили фыркающих и отбрыкивающихся

коней. Копейщики то и дело распахивали ворота. Вихрем вылетали без вина

опьяненные всадники. Они мчались в новый дом Цицишвили. Два дня! Все решить!

На все решиться! Моурави... Нет! Католикос!..

Когда Саакадзе вошел в покои Газнели, там уже сидел Трифилий. Он

поспешил сюда - успокоить прекрасную Русудан. Чуть дрожащей рукой она

протянула навстречу Георгию чашу холодного вина.

- Да не минует тебя чаша сия, Георгий! - благодушно засмеялся

настоятель. А Бежан с обожанием смотрел, как отец большими жадными глотками

осушал сосуд с живительной влагой.

В соседней комнате слуги осторожно звенели подносами, готовили стол.

Маленький Дато звонко шлепал по лбу большого Дато и заливисто смеялся

над его выпученными глазами. Саакадзе опустился рядом с Трифилием.

- Решается судьба Кайхосро... Отец, как думаешь?

- Пророк Моисей сказал: "Не сотвори себе кумира". Глаголю и я: жертвуй,

сын мой, кумиром во имя царства, церкви, трона. Аминь!

- Аминь! - вздохнул Георгий и, подхватив маленького хохочущего Дато,

подбросил высоко и, поймав, звонко поцеловал в пухлые щечки.


Два дня! А может, два года прошло? Откуда столько слов? Страх,

сомнения, вопли о помощи! Кто угрожает?.. Чем?.. Подумать надо! Что

случилось?.. Кто хочет вырвать из-под ног царство?

Митрополит Никифор Кахетинский тоже встревожен: не сподобился лицезреть

католикоса - до последнего дня съезда укрылся в своих палатах. Картлийская

церковь наглухо закрыла двери от священнослужителей Кахети: страдала

гордость. Где спасение? В чем?

Неожиданно ночью прискакал Вачнадзе.

- В чем? В вашем благоразумии. Неужели не постигли происходящего? Не вы

рискуете, а картлийцы.

Князья пытались расспросить, потребовать совета, помощи от царя. Но

Вачнадзе внезапно скрылся. Он догонял Джандиери, направляющегося в Гонио.

Оманишвили вдруг осенило: Вачнадзе и Джандиери в заговоре с Саакадзе.

Но тогда и Теймураз - тоже?! Без сомнения так, иначе зачем придворные

приезжали? Из Гонио дорога не легка. Виделись с людьми Моурави! Неужели сам

Теймураз такое подсказал?.. Зачем?.. Для усиления Кахети?.. Или чтоб открыть

дороги своему коню?.. А потом?.. Впрочем, разве не открыто сказал Моурави:

"Пока вернется царь"...

Об этом кахетинцы спорили и на другой день - князья совместно с

азнаурами. Мучились, ломали голову, как поступить? Не опасно ли согласиться?

- Не согласитесь, - прохрипел Сулханишвили, - Моурави сам возьмет.

Слышали, как с кизилбашами намерен расправиться?

- Кому противоречите?!

- О другом надо думать: царя Теймураза умолять вернуться.

- Вачнадзе недаром ворвался и исчез, как дым. Может, к царю поскакал?

- Царя! Царя надо вернуть! - надрывались кахетинцы...


Католикос поднял крест.

Сионская площадь всколыхнулась. Кто-то рванулся вперед, его одернул

дабахчи. Началась перебранка. На них зашикали. Цепь дружинников оттеснила

любопытных.

- Согласны! - сказали кахетинцы, прикладываясь к холодному золоту...

Сулханишвили торжественно протянул князю Джорджадзе подставку, покрытую

кахетинским знаменем. Азнаур Таниашвили подал Оманишвили серебряный кувшин.

Такую же подставку, накрытую картлийским знаменем, Квливидзе передал

старому Мухран-батони. А Даутбек - серебряный кувшин Ксанскому Эристави.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза