Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков

Арманд Хаммер рассказывает в своих мемуарах, как в середине 20-х годов неожиданно пропал один из работников принадлежавшей ему карандашной фабрики, специалист из Германии. Обращение в милицию было безрезультатным, но на следующий день его, живого и здорового, привез домой военный в автомобиле, «командир кремлевской охраны». Пропавший рассказывал: «В сумерках он вышел погулять и оказался у Кремля. Увидев людей, проходивших в одни из ворот, он пошел вслед за ними. Его никто не остановил…» Немец, думая, что вход в Кремль свободный, прошелся по кремлевскому двору, «с удовольствием осматривая красивые старинные здания». Дальше Хаммер приводит рассказ военного: «Вчера около девяти вечера мы заметили человека, необычно и подозрительно бродившего по Кремлю. Мы последовали за ним на почтительном расстоянии. В конце концов он направился к одним из ворот. Здесь его остановил караул и потребовал пропуск на вход в Кремль». Немца арестовали и на ночь решили посадить в караульное помещение. Документов при нем не было. Утром выяснили, кто он, и вернули на фабрику. Случись такое несколькими годами позже, он бы так легко не отделался.

Новая религия

Зато был открыт Мавзолей, с посещения которого начиналась «культурная программа» любого визита. Туда всегда стояли люди, но иностранцев пускали без очереди.

В книге хорватского писателя Мирослава Крлежи «Поездка в Россию» (1926) я споткнулся на фразе: «Ленин, желтый, набальзамированный, со своей рыжей бородкой, лежит в стеклянном гробу в обыкновенной рабочей блузе». В какой такой блузе? Он ведь там пребывает, как известно, в пиджаке и при галстуке. Но так было не всегда. Во всяком случае, на картине Петрова-Водкина «Рабочие у гроба В. И. Ленина» (1924), – на нем и вправду блуза. Художник не мог соврать, он ведь Ленина в гробу видел. Так оно, оказывается, и было, это потом его переодели.

«Ленин как икона и хор ангелов Коммунистической партии, – пишет Памела Трэверс. – Нет народа более исконно религиозного, чем русские, – просто ныне они обратили свою веру в новом направлении».

Многие английские визитеры называли большевизм новой религией, первым – Бертран Рассел. Бернард Шоу, по его словам, «очень позабавил Сталина, откровенно признавшись ему, что воспринимает большевизм как религию». Тот счел это шуткой, но Шоу и не думал шутить.

Члены туристической группы, куда входила Памела Трэверс, желали осмотреть русские храмы, что вызывало у гидов явную досаду. «Неоднократно с плохо скрываемым торжеством нам указывали на полуразрушенные церкви, а также, я полагаю, намеренно, демонстрировали церкви, переделанные в конторы, клубы и спортивные залы».

«На вокзалах установлены памятники Ленину, и путешественник видит его, едва ступив на московскую землю, а затем наблюдает фигуру Ленина в бесчисленном множестве вариантов, – пишет Мирослав Крлежа. – Там Ленин стоит в ораторской позе, изо всех сил устремившись ввысь, и машет рукой в воздухе, или же с трибуны радостно улыбается скачущим мимо него конникам; тут он бросает золотые червонцы в копилку внутреннего займа восстановления народного хозяйства, а там его плешивая татарская голова с живыми черными глазами и чувственной нижней губой смотрит на вас из медальона в красной рамочке. Он выглядывает из всех витрин, плакатов и знамен, он на экране кинематографа и в рекламе, его портреты на трамваях, на стенах церквей и дворцов… Ленин сегодня врезан в московские стены, московские дома сегодня исписаны ленинскими цитатами, как мечети – цитатами из Корана».

«В Москве так много его бюстов и статуй, что они, похоже, составляют заметное дополнение к населению, – иронизировал в своем путевом дневнике Теодор Драйзер. – Примерно так: население Москвы – без статуй Ленина – 2 000 000, со статуями Ленина – 3 000 000».

Приглашение в колхоз

Даже «друзей СССР» старались не оставлять одних, рядом всегда был один из трехсот «политически грамотных» сотрудников воксовского бюро переводов либо интуристовский гид. На каждого иностранца ими составлялся формуляр с его данными, программой пребывания, отчетом, с кем, где и когда виделся. В нем фиксировалось любое критическое замечание о советской системе, обычно сопровождавшееся заметкой переводчика о том, как он смягчал подобную критику. Так, следовало противопоставить проклятое царское прошлое советскому настоящему, рассказать об угрозах со стороны «капиталистического окружения», побудить иностранца делать обобщения, исходя из нетипичных примеров. Теодор Драйзер охарактеризовал в дневнике одного из них как «дипломата, который одновременно и шпион, и своего рода сторожевой пес».

Едва ли не главным английским другом Советского Союза был «красный настоятель» Кентерберийского собора Хьюлетт Джонсон (1874–1966). Однажды в рождественской проповеди Джонсон сказал, что если бы Иисус Христос жил в наше время, то был бы коммунистом.