Группу интуристов, в которую он входил, отправили куда-то на самолете, и по пути, якобы случайно, из-за неисправности самолет совершил посадку в каком-то захолустном колхозе. Колхозники пригласили иностранных гостей, покуда летчики с местными умельцами чинили самолет, на импровизированный вечер самодеятельности, на котором колхозные девочки-пионерки танцевали и пели песни на английском языке. Джонсон принял все это за чистую монету.
Приведу свидетельство ленинградского гида «Интуриста» Фаины Карман о его готовности к самообману. Перед отъездом на экскурсию в Царское Село к ней подошел сотрудник НКВД и предупредил, чтобы они с Джонсоном до трех часов в номер гостиницы не возвращались, так как номер будет «просвечиваться» – все вещи настоятеля подвергнутся досмотру. Отказываться было нельзя, и она затянула экскурсию, вконец измучив этого далеко не молодого человека. «Вечером группа, в которой находился Джонсон, уезжала, и таможенники осматривали вещи всех туристов. Кроме вещей настоятеля! Надо было видеть, как он был горд от того, что ему, духовному лицу, доверяли даже советские чиновники-атеисты!»
По свидетельству бельгийского консула Жозефа Дуйе (вторая половина 20-х годов), делегацию английских профсоюзов надолго задержали на маленькой станции на территории Донецкого бассейна. За это время крестьян из соседней деревни «мобилизовали внезапно с их лошадьми и подводами и приказали перевезти наскоро значительное количество соломы на давно заброшенный завод. …Когда солома была привезена, ее засунули в печи завода, и скоро густые клубы дыма поднялись из труб, создавая иллюзию фабрики на полном ходу, живой символ молодой советской индустрии. Только тогда делегатский поезд поехал дальше. …Позднее я узнал причины этого недоразумения: местный совет ошибся в числах – ожидали английскую делегацию только через сутки. И из-за этой ошибки запоздала сценическая постановка».
Впрочем, подобные представления устраивались и для советских граждан. В декабре 1929 года ученика немецкой спецшколы Валентина Бережкова, будущего переводчика Сталина, вместе с одноклассниками заставили изображать немецких пионеров на всеукраинском пионерском слете в Харькове: «Мы ехали поездом, занимая отдельный вагон. На станциях по пути следования нас встречали местные пионеры и комсомольцы с оркестрами, знаменами, цветами. На перроне проводились летучие митинги с нашими короткими речами на немецком языке».
Уже упоминавшийся на этих страницах американский горный инженер Джон Литтлпейдж вспоминал о своей поездке в 1935 году по восточной Сибири как об «эпическом фильме ужасов». «Когда мы добрались до пересадочной станции транссибирской магистрали, нам сказали, что поезд на Новосибирск придется ждать до десяти утра. Единственное место, где мы, все так же в мокрой одежде, смогли пристроиться на ночь, была скамейка на платформе железнодорожной станции… На платформе толпились мужчины, женщины и дети, включая немалое количество весьма оборванных сосланных кулаков, которых перевозили из одного места в другое, – вспоминал о своей поездке в 1935 году по Восточной Сибири упоминавшийся на этих страницах американский горный инженер Джон Литтлпейдж. – Внезапно все заволновались; мы поднялись и увидели, что полиция старательно освобождает платформу, отгоняя людей от железнодорожного полотна на пустырь за станцией. По графику должен был проехать на восток экспресс с туристами, и людей решили убрать за пределы видимости».
На выездной сессии
Бюст Ленина стоял на сцене в обитом красным зале крестьянского клуба, где проходила выездная сессия народного суда, на которой присутствовал Вальтер Беньямин (1927). «…Стол коллегии судей стоял лицом к публике, перед ним сидела на стуле в черной одежде, с толстой палкой в руках обвиняемая, крестьянка. Обвинение гласило: знахарство, приведшее к смерти пациентки. Крестьянка помогала при родах (или аборте) и ошибочными действиями вызвала трагический исход. Адвокат защищает обвиняемую: злого умысла не было, в деревне отсутствует медицинская помощь и санитарное просвещение. Прокурор требует смертной казни. Крестьянка в своем заключительном слове: люди всегда умирают. После этого председательствующий обращается к публике: есть ли вопросы? На сцене появляется комсомолец и требует предельно сурового наказания. Два года тюрьмы с учетом смягчающих обстоятельств». Можно себе представить удивление гостя из Германии при виде всего этого.
В 20-е и начале 30-х годов иностранцам любили показывать новые пенитенциарные заведения, «перековывающие» узников в новых людей. Тамара Солоневич рассказывает, как сопровождала все того же австралийского миллионера в Лефортовский изолятор – «витрину», где зарубежным гостям демонстрировались гуманные условия содержания заключенных.