Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков

«…Мы проходим через пять-шесть цехов, – продолжает Ийеш. – Колония специализируется на производстве спортивных товаров: лыж, санок, гимнастических снарядов вроде турников, шведских стенок и брусьев.

В отдельном здании размещены ткацкие цеха, где выпускают купальные костюмы, спортивные носки, гимнастические трико и свитеры».

Писателя интересовал процесс отбора в коммуну. Выяснилось, что туда брали «лишь осужденных за преступления материального характера. Скажем, убившего из ревности сюда не примут, а совершившего убийство на почве грабежа возьмут. Кстати, вопросами приема занимается специальная комиссия, состоящая из членов коммуны. Зачисляются мужчины и женщины в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет».

Отбор новых коммунаров проводился во время посещения тюрем: отбирали только «честных воров», которые могли держать слово. Бывший коммунар Михаил Соколов-Овчинников вспоминал в автобиографии, как Погребинский беседовал с ним в тюрьме ГПУ, накануне грозившей ему «изоляции» в «концлагере». Если он попадет в Болшево, то должен будет соблюдать пять «заповедей»: не воровать, не пить, не «нюхать» (некоторые бездомные дети нюхали кокаин), не играть в азартные игры и беспрекословно подчиняться общему собранию коллектива. Тех, кто нарушал правила, иногда «изолировали», иногда отсылали назад в московские тюрьмы или места их прежнего заключения. Угроза лишения прекрасных условий жизни в коммуне являлась для подростков серьезным стимулом к изменению поведения.

Погребинский вошел в число чекистов, сопровождавших в 1929 году Горького в поездке на Север, а одной из целей этой поездки был отбор 300 детей для перевода из Соловецкого лагеря в Болшево. В очерках о Соловках Горький называет эти острова «подготовительной школой» к Болшевской коммуне. Там была своя «Детколония», отбором в которую занимался будущий академик Лихачев, во время своего заключения в Соловецком лагере работавший в криминологической лаборатории. Это название – «Детколония» – печально известно любому читателю «Архипелага ГУЛАГ».

«Поехали в Детколонию. Как культурно! – каждый на отдельном топчане, на матрасе. Все жмутся, все довольны. И вдруг 14-летний мальчишка сказал: “Слушай, Горький! Все, что ты видишь – это неправда. А хочешь правду знать? Рассказать?” Да, кивнул писатель. Да, он хочет знать правду. (Ах, мальчишка, зачем ты портишь только-только настроившееся благополучие литературного патриарха… Дворец в Москве, именье в Подмосковье…)

И велено было выйти всем, – и детям, и даже сопровождающим гепеушникам – и мальчик полтора часа все рассказывал долговязому старику. Горький вышел из барака, заливаясь слезами. …23-го Горький отплыл. Едва отошел его пароход – мальчика расстреляли».

В сентябре 1931 года знаменитый в ту пору кинорежиссер Абрам Роом провел в Болшево несколько дней, готовясь к съемкам пропагандистского фильма «Преступники», который, правда, так и не был снят. Один из молодых ассистентов Роома – шестнадцатилетний Юрий Солоневич, сын известной нам Тамары Солоневич, впоследствии вспоминал рассказы коммунаров-ровесников о том, что их привезли из костромского изолятора для малолетних преступников, где в обычае были суровые условия содержания и побои. Угроза возврата в Кострому висела над ними дамокловым мечом, о чем начальство не уставало напоминать воспитанникам.

Юрий Солоневич обнаружил в тамошнем магазине еду и товары, которые за пределами коммуны можно было приобрести только за валюту в Торгсине. Это было сделано, по его словам, для «появлявшихся там групп людей с “Кодаком” и биноклями, наблюдавших за всем происходящим, как в зоопарке».

Спустя два года Юрий сам оказался в местах не столь отдаленных – на границе Ленинградской области и Карелии – в качестве заключенного. Вместе с отцом они попали туда в 1933 году за подготовку побега за границу. Но, как это ни трудно представить, им удалось совершить побег из лагеря, помогли связи из спортивного прошлого отца.

Русский публицист Иван Солоневич (1891–1953) был известен как спортсмен, один из основоположников борьбы самбо, он выступал в «бродячем цирке» вместе с Иваном Поддубным. По протекции старых знакомых он попал в лагерное общество «Динамо», принялся изображать бурную деятельность по подготовке лагерной спартакиады, попутно занимаясь сборами и разведкой маршрута побега. 28 июля 1934 года отец и сын с разницей в три часа покинули лагерь и на шестнадцатый день перешли на территорию Финляндии.

Правда, некоторые гости при посещении коммуны были настроены скептически. Когда коммунары развлекали Андре Жида рассказами о своих прежних преступлениях и их отказе от прежнего образа жизни, у него возникло ощущение ненатуральности и неубедительности «их грубых, психологически сомнительных публичных свидетельств, “странно” напоминавших слова новообращенных верующих: “Я был грешником; я был несчастен; я творил зло; но сейчас я понимаю; я спасен; я счастлив”».