Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков

«На Батумском рынке процветает спекуляция контрабандными шелковыми чулками. …Женщины, если бы могли, продали бы СССР за пару шелковых чулок» (Элени Казандзаки, 1927).

«Обширный новый класс преступников известен как “спекулянты”. …Советские газеты часто сообщают о тюремных сроках, иногда до максимального в десять лет, для женщин, которые купили товары в государственных магазинах и продали с очень малой, по нашим понятиям, прибылью, если принять во внимание затраты труда» (Джон Литтлпейдж, 30-е годы).

«Советское государство разрушило сообщающиеся сосуды, один из которых можно назвать “деньгами”, другой – “властью”. Власть партия оставляет за собой, деньги же доверяет нэпману. …Мало известно, с другой стороны, за границей о том ужасном остракизме, которому подвергается в российском обществе нэпман» (Вальтер Беньямин, 1926).

В ресторане

Дьюла Ийеш рассказывает о посещении «весьма живописного кавказского подвальчика», расположенного напротив нового здания Главпочтамта. «…Мы заявились целой компанией, и для нас с трудом нашлись места. За соседним столом сидели дамы в вечерних платьях и в сопровождении кавалеров. Как мне удалось выяснить, мужчины были иностранными инженерами, а большинство дам – русские. …Это члены профсоюза? – поинтересовался я у официанта. – Конечно, – ответил тот. – Других сюда бы и не допустили».

Все как в арбатовском ресторане из «Золотого теленка» (1931), где пиво отпускалось только членам профсоюза, и «сыновьям лейтенанта Шмидта» пришлось довольствоваться квасом.

Вальтер Беньямин вспоминал о посещении вегетарианского ресторана, в котором стены были покрыты пропагандистскими надписями. «Бога нет – религия это выдумка – мир никто не сотворил». А вот привычных ему европейских кафе он в Москве не обнаружил: «Свободная торговля и свободная интеллигенция ликвидированы. Тем самым кафе лишены публики. Для решения всех дел, включая личные, остаются только контора и клуб».

В другом ресторане, по словам Ийеша, «за мраморными столиками, накрытыми бумажными скатерками, сидели рабочие, которым после смены захотелось выпить по кружке пива. Но были среди посетителей и военные, и, как я уже упоминал, любовная пара, на которую все поглядывали с почтением. Влюбленные, однако же, явно имели некоторый опыт взаимного общения, потому как женщина все норовила отставить подальше от мужчины стакан. А он, готовый вот-вот переступить грань между приподнятым настроением и пьяной дурью, в ответ на эту женскую уловку поднес ко рту бутылку, после чего сделал музыкантам знак повторить. Но те и без того шпарили, как заведенные:

Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай!
Мы тебя поймали в темном переулке,
На, теперь маслину получай!»

«То, что в России тоже любят джаз, неудивительно, – свидетельствовал Вальтер Беньямин (1927). – Но танцевать под эту музыку запрещено: словно пеструю, ядовитую рептилию его держат, так сказать, за стеклом, и он появляется на сцене …как символ “буржуя”».

«Советский гражданин устал от “пуританизма”, в нем все сильнее пробуждается жажда жизни, – писал в корреспонденции из Москвы журналист Николас Бассехес в июле 1932 года. – На террасе “Метрополя”, до недавних пор монополизированной “валютными иностранцами”, все чаще начинают появляться и советские граждане. …Говорят, что скоро будут разрешены модные танцы». Еще недавно они были под запретом. Так оно и случилось, быстро возродились московские рестораны, и те, кому это было по карману, могли отправиться в «Националь» – послушать советских джазменов Цфасмана и Утесова.

Правда, как пишет инженер Литтлпейдж, в России богатому человеку особо негде было потратить свои деньги. Он расспрашивал «русского дирижера джаз-оркестра, у которого, говорят, самые высокие доходы в стране, как он тратит деньги. Тот признал, что гораздо проще зарабатывать деньги, чем их тратить. В то время он разъезжал по Москве в потрепанном американском дешевом автомобиле, выпущенном несколько лет назад. Он сказал, что долго пытался купить машину получше, но не смог. У него нет возможности покупать дорогие вещи, как электрический холодильник или хорошую радиолу, потому что в советских магазинах нет импортных товаров».

Лимоны

Героиня написанного после посещения СССР романа чешского писателя Иржи Вейля «Москва-граница» едет в «холодную и сумрачную Москву» через Польшу. Там ей говорят: «здесь кончается Европа. Купи себе апельсины, в Москве ты их не отведаешь.

В том же 1932 году Памела Трэверс по совету бывалых людей взяла с собой в Советскую Россию три дюжины лимонов. В советских магазинах их не было, и они проходили за дорогой сувенир. За один лимон писательнице дали позвонить из ленинградской гостиницы знакомому, хотя до этого, как она ни просила, уверяли, что его телефон сломан. Контакты с иностранцами (понятно, за исключением доверенных лиц «органов») не поощрялись.