Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны

Еще в феврале 1981 года Брежнев проявил интерес к возможной встрече на высшем уровне, а Рейган и Хейг проявили холодную заинтересованность, указав, что сначала потребуется советская сдержанность. В марте Брежнев начал переписку с президентом Рейганом. В течение месяца на него не отвечали. Когда Рейган все-таки написал письмо, это произошло в апреле по его собственной инициативе, пока он восстанавливался после покушения на его жизнь. Когда он сказал Хейгу, что думает написать личное письмо Брежневу (и фактически уже составил его), Хейг настоял на том, чтобы Госдепартамент составил его; президент принял некоторые предложения по составлению от департамента, но отклонил большинство. Письмо явно принадлежит Рейгану и содержит довольно благородную, хотя и наивную просьбу о расширении сотрудничества. Однако он сопроводил это личное письмо более формальным официальным письмом, в котором, среди прочего, ставилось под сомнение "неослабевающее и всеобъемлющее наращивание военной мощи СССР за последние пятнадцать лет, наращивание, которое, по нашему мнению, превышает чисто оборонительные потребности и несет в себе тревожные последствия поиска военного превосходства". Нет нужды говорить, что он получил, по его собственным словам, "ледяной ответ" от Брежнева. В своих мемуарах Рейган заметил: "Вот вам и моя первая попытка личной дипломатии", и переписка прекратилась, хотя скорее благодаря официальному письму, чем личной дипломатии Рейгана.

11

;

 

Добынин вскоре поднял вопрос о перспективе встречи Хейга и Громыко в Нью-Йорке в сентябре. "Разве мы не можем урегулировать наши разногласия?" - повторял он. Он подчеркивал важность возобновления прерванного диалога по ЗСТ (о котором Хейг упомянул в своих мемуарах лишь косвенно, сказав, что Добынин "предложил темы для переговоров, представляющие интерес для СССР"). Ответ Хейга остался прежним: "Главное - это незаконное вмешательство. Вы должны продемонстрировать добрую волю, если мы хотим обсуждать эти вопросы [такие как SALT]".

Таким образом, дипломатический диалог с Советским Союзом отражал постоянный акцент в публичной риторике новой администрации (особенно Хейга) на советской "сдержанности и взаимности" в третьем мире и в отношении Польши. Хейг организовал американскую сторону диалога так, что "каждый сотрудник Госдепартамента в каждом обмене мнениями с советским чиновником подчеркивал американскую решимость, что СССР и его клиенты - особенно Фидель Кастро и Каддафи - должны умерить свое интервенционистское поведение, и что Польша должна быть пощажена"."Наш сигнал Советам, - подчеркивал позже Хейг, - должен был быть ясным предупреждением о том, что время их неослабевающих авантюр в третьем мире закончилось, и что способность Америки терпеть злодеяния ставленников Москвы, Кубы и Ливии, превышена".Он был уверен, что советские лидеры увидят решимость администрации, встрепенутся и пройдут "тест", которому, по его мнению, Советы подвергали его.

Как позже охарактеризовал эти заявления о позиции администрации Рейгана сам Хейг: "На этой ранней стадии не о чем было говорить по существу, не о чем вести переговоры, пока СССР не начал демонстрировать свою готовность вести себя как ответственная держава. Это было основой нашей ранней политики в отношении Москвы".

Первый прямой контакт на высоком уровне произошел во время двух встреч Хейг-Громыко

встречи в сентябре 1981 года. Однако и эти встречи были, по сути, спаррингом, о чем свидетельствует обнародование накануне первой встречи письма президента Рейгана президенту Брежневу, направленного в тот же день, в котором он вновь оказывал давление на Советский Союз по вопросам Польши, Афганистана и Кампучии (Камбоджи), а также по поводу того, что характеризовалось как "неустанное и всеобъемлющее" наращивание советских вооруженных сил. Президент выразил желание иметь "стабильные и конструктивные отношения" с Советским Союзом, построенные на "сдержанности и взаимности".

Более того, Соединенные Штаты (под давлением своих европейских союзников) заявили о своей принципиальной готовности начать переговоры об ограничении ядерных сил театра военных действий средней дальности. Благодаря встречам Хейга с министром иностранных дел Андреем А. Громыко зародившийся дипломатический диалог не получил заметного развития. Это вряд ли удивительно, поскольку, по словам Хейга, "я не сказал Громыко в частном порядке ничего такого, чего президент Рейган и я не говорили русским публично". Единственным конкретным шагом было информирование Громыко о готовности США начать переговоры по ограничению ядерных сил средней дальности (INF) до конца года.

Незадолго до этой встречи с Громыко Хейг сказал: "Я думаю, что проблема не в общении. Проблема в том, что советскому руководству до сих пор не нравилось то, что оно слышало от этой администрации". Признавая заинтересованность в диалоге, Хейг добавил, что он может последовать только за "некоторым сдерживанием, некоторой сдержанностью, если хотите, того, что было в течение 6 лет неприемлемого международного поведения СССР".