Великое чудо любви

пишу тебе, как всегда, от руки, волоча туда-сюда по листу эту горстку костей, покрытых бессильной плотью, уже совсем не похожей на мою прежнюю руку. Хотя я теперь и сам на себя не слишком похож. Помнишь встрепанного докторишку с рыжеватыми усами, который носился по отделениям психиатрической лечебницы в полной уверенности, что сможет превратить Ад в Чистилище? Как же он далек от меня, во времени и воспоминаниях! Хоть письмо ему пиши, да только не ответит, как с некоторых пор не отвечаешь и ты. Ты просто бросишь этот конверт в ящик стола или в корзину для бумаг, добавив ко всем предыдущим, в которых я, годами пытаясь собрать жизнь по кусочку, заодно держу тебя в курсе этой своей необъяснимой тяги выжить вопреки всему.

Мне в этом году семьдесят пять, хотя я с радостью бросил бы счет, ведь цифры для меня уже ничего не значат. Зато они сообщают, в какой именно точке наклонной плоскости жизни мы в данный момент находимся, а кроме того, дни рождения теперь скрашивают мое одиночество.

Первый день года я всегда проводил в лечебнице, среди своего народа, гонимого, потерянного, тех, кто оставил верный путь другим, а сам ступил на ложный. Привозя с собой на празднование Нового года в психушке Эльвиру и детей, я хотел, чтобы они знали: жизнь – это не только яркий, красочный вид на море из нашего большого дома в Позиллипо, есть и другой, черно-белый мир, скрытый за решетками. Я хотел, чтобы их глаза видели как чудеса, так и ужасы. Возможно, я был неправ, хотя случаются грехи и похуже: грех неподаренной любви, грех невысказанных слов, непротянутой, а то и отдернутой руки. Но если я и ошибался, то от избытка, а не от недостатка.

Мне часто казалось, что Эльвира вышла за меня замуж назло. Не мне, нет, а отцу-застройщику: выйти за меня означало здорово его разочаровать. Тесть называл меня доктором чокнутых, как если бы я был главным героем фарса Скарпетты[21]. Как там твои чокнутые, дразнил он меня, последние мозги с ними не растерял? Он и представить себе не мог, что, надолго задерживаясь в лечебнице, я чувствую себя куда более свободным, чем где-либо еще.