Великое чудо любви

Осмотревшись, я потираю горбинку на носу и принимаюсь изучать корешки папок. Но через пару минут мое внимание привлекает какой-то шорох. Краем глаза я вижу, как серый мышонок, юркнув в щель между дверью и плинтусом, исчезает за незамеченным мною стеллажом, почти полностью скрытым металлической ширмой на ржавых колесиках. Пригнувшись, я следую за ним – и сразу же натыкаюсь на то десятилетие, которое искала, на папку с ясно отпечатанной датой: «1967». Развязываю тесемки, практически распадающиеся у меня в руках, и среди разложенных в алфавитном порядке карточек нахожу свою Мутти. Ее история занимает меньше одного пожелтевшего машинописного листка, заполненного с кучей опечаток.

Мышонок пропадает в лабиринте стеллажей, а я сажусь на ступеньку невысокой стремянки и читаю вслух.

Анамнез: родилась 4 октября 1942 года в Берлине, в Италию прибыла в 1961 году. Поселилась в Неаполе, вышла замуж за Этторе Гаэтани, вероятно, ради получения итальянского гражданства. Впоследствии обвинена мужем в супружеской измене. Принята в возрасте 25 лет, причины: буйство, распутство. При поступлении заявила о беременности, что подтверждено проведенными клиническими исследованиями. Имя отца ребенка, по утверждению пациентки, не являющегося ее мужем, раскрыть отказалась. Родила внешне нормотипичную девочку, роды естественные, без осложнений. В настоящее время брачные узы аннулированы Священной Ротой в связи с психическим заболеванием супруги.

Этиология: строптива, высокомерна, сексуально озабоченна, безнравственна. Склонна ко лжи, супружеской неверности, нарушению общепринятых моральных установок.

Клиническая картина: неимущая эмигрантка, семьи нет, как следствие, социально опасна. Со временем становится более послушной и сговорчивой, однако испытывает частые приступы меланхолии. Никем не востребованна, остается на госпитализации.

Заметки о пребывании в больнице: состояние ухудшилось в результате разлуки с дочерью, помещенной в монастырский приют. В связи с участившимися тревожными эпизодами подвергается воздействию электрошока, что возвращает пациентку в спокойное состояние. Сообщается об эпилептических припадках, потере кратковременной и долговременной памяти.

Сую карточку обратно: я не желаю больше ее видеть. Эти несколько выцветших от времени строк – моя мать. Ее любовь, тепло ее рук, фыр-фыр в шею, считалки, Мессер Дромадер и все те прочие игры, что она для меня придумала, пытаясь спрятать за ними собственное отчаяние.

Я сажусь на пол, прямо на ромбовидную кафельную плитку, всю в застарелой серой коросте. Звуки внизу утихли. Такое ощущение, будто я была здесь всегда, хотя на самом деле так ведь оно и есть. Стиснув мамину историю в правой руке, левой я потираю горбинку на носу: пять семь девять одиннадцать раз, как если бы могла ее сгладить. Но ничто в жизни не сглаживается, ничто не исчезает бесследно.

Под стеллажами снова слышно шебуршение: мышонок так споро перебирает когтистыми лапками, что кажется, вот-вот превратится в сказочного принца, а сама эта каморка станет бальным залом. Я даже почти слышу музыку, и в такт ей запеваю детскую песенку, одну из тех, которым меня научила Мутти, ее любимую:

Es war eine Mutter, die batte vier Kinder,
den Frubling, den Sommer, den Herbst und den Winter.

(У матушки четверо было детей —

Весна, Лето, Осень, Зима жили с ней.)

Вскочив на ноги, я начинаю покачивать вскинутыми над головой руками: