Великое расширение

На следующий день, еще до рассвета, А Боонь стоял на автобусной остановке, подсвечивая себе фонариком. Фонарик он купил накануне. Еще он купил коробку печенья с лимонным кремом и простенький нефритовый браслет. Коробку, как и фляжку со свежим чаем, он отнес в лодку, которая дожидалась на берегу. Браслет в маленьком шелковом мешочке спрятал в карман.

А Бооню казалось, что он слышит, как в траве потирают крылья насекомые, ощущает, как разлагается в земле каждый пропитанный влагой листок. За несколько часов до этого, почти в полной темноте, он оттащил лодку от дома на берег. Особый влажный запах раннего утра, бледная луна за призрачными облаками, неторопливый, надежный шелест легких волн. А Боонь почти ожидал, что на берегу его встретят Хиа и Па.

Он все вспоминал слова Гим Хуата. Их повторяли все, кто участвовал в опросе после Гим Хуата. Рыба исчезла. Спрашивать Дядю было выше его сил, однако накануне А Боонь задал этот вопрос Хиа.

– А ты чего, не знаешь, что ли? – удивился Хиа. – Да рыбы уж несколько недель нету. С того самого дня, как копать начали.

– А возле островов? – спросил Боонь.

– То же самое. Плохо, очень плохо. Но мы скоро все равно переезжаем, так что я другую работу подыскиваю. Сейчас на стройке платят хорошо. – Хиа вгляделся в лицо брата. – Дядя опять прицепился?

– Нет, – ответил А Боонь. – Хиа… – Он осекся.

– Чего?

Ему хотелось спросить, правильно ли он поступает. Не допустил ли оплошность, став га-меном. И не ошибся ли, решив, что это новое жилье такое чудесное.

– Ты доволен, что переезжаешь? – спросил он вместо этого.

– Гэк Хуаи довольна, – ответил Хиа, – а значит, и я тоже. Там ей будет чем заняться. Магазинов больше, подружки рядом. Не вечно же ей дома с А Хуатом сидеть. – Он помолчал, потом похлопал А Бооня по плечу: – Не то чтобы я прямо-таки га-менов полюбил. Но переезд – это, по-моему, неплохо.

От его доброты у Бооня защипало в глазах.

– Но многие переживают…

– Как переедут, так и забудут все. Не дергайся ты так.

– А рыба как же?

Хиа вздохнул:

– Боонь, всего ведь не получить. Ты свой выбор сделал. А нам теперь остается с этим жить.

Что значит – остается с этим жить? Боонь решил убедиться сам насчет рыбы. Он хотел показать Натали острова, рассказать ей о месте, с которым связано все его прошлое, объяснить, от чего он отказался. И вот он стоял на остановке и ждал ее. Луч фонарика высвечивал поворот дороги. Урчание мотора растревожило утреннюю тишину. Автобус остановился, и на землю спрыгнула Натали.

Они поздоровались, но обошлись без поцелуев. Холодной рукой Натали сжала его ладонь. Птицы на ветках умолкли, стрекотанье насекомых превратилось в тихое пощелкивание. Автобус уехал, унося с собой шум и свет.

Они свернули на ведущую к берегу тропинку. На полпути Натали остановилась:

– Не погасишь свет?

Боонь щелкнул кнопкой, их окутала лиловая тьма, но постепенно глаза привыкли к мраку. Свет луны, раздробленный листвой, пятнами плясал на тропинке. Где-то кричала и хлопала крыльями птица-носорог.

Натали сплела пальцы с пальцами А Бооня. В темноте Натали шагала с легкостью, ступала уверенно, догадываясь о корнях и рытвинах быстрее, чем А Боонь.

Вскоре они дошли до берега. А Боонь увидел лодку, такую сиротливую, и его пронзила боль. Он вспомнил другой день, много лет назад, когда весь кампонг решил проверить, правда ли существуют острова. Как смущали его все эти взгляды, как неприятно было, что на него смотрят.

Он столкнул лодку. Вода лизала икры, поднималась до колен. Борт лодки, такой знакомый, уперся в бедро. А Боонь позвал Натали. Она подошла к воде и остановилась, словно прикидывая, нет ли способа добраться до лодки, не намочив ног. Затем подобрала юбку и смело шагнула вперед.

А Боонь придержал лодку, и Натали осторожно забралась внутрь. С ее парусиновых туфель стекала вода. А Боонь привычно уселся у руля. Днем они являли бы престранную картину. Натали в красивом синем платье с затейливым воротничком и вязаными пуговицами сидит, положив на колени нежные белые руки, которые никогда не латали сеть и не драили палубу. И он сам, с набриолиненными волосами, в несуразном одеянии – отглаженная белая рубашка и рыбацкие брюки – у руля. А Боонь порадовался, что сейчас темно. Он надеялся, что других лодок они не встретят и никто из кампонга их не увидит. Га-мены даже на рыбалку в белое одеваются. Впрочем, какая разница. Он завел двигатель, и лодка с ревом рванулась с места.

– Ох! – вскрикнула Натали, уцепилась за скамью, но тут же уселась поудобнее и подставила лицо ветру.

А Боонь решил, что непременно женится на этой женщине. Он женится на ней, и вся его оставшаяся жизнь будет предрешена. Они подадут заявку на квартиру. С помощью Натали он поднимется по иерархической лестнице га-менов и, возможно, заработает достаточно, чтобы Натали уволилась и сидела дома с детьми. У них будут дети – трое, а то и четверо. Когда Ма совсем состарится, она переедет к ним, чтобы Натали не скучала. Заодно и с детьми поможет.

– Что это? – спросила Натали.