Великое расширение

Смотреть на нее было невыносимо. А Боонь потянулся за фонариком у нее в руке, нащупал кнопку и выключил.

Мир погрузился во тьму. Шорох волн, стрекот насекомых, шелест ветвей.

– А Натали волноваться не будет? – спросила Сыок Мэй.

От ее кожи пахло солью и детской присыпкой – пресной воды у нее было мало, поэтому Сыок Мэй мылась в море, а после присыпала кожу белым тальком с цветочным ароматом. А Бооню хотелось, чтобы эти мгновения длились вечно. Однако слова уже сорвались с его губ и определили будущее.

– Я вчера поговорил с ними. Пообещал показать остров, этот, да и все остальные тоже, чтобы они начали тут разработки. Проект возобновится.

Ложь прозвучала неубедительно. Но надо выяснить, прав ли Дядя.

– Они согласны на мои условия. Тебя вычеркнут из списка неблагонадежных.

Сыок Мэй молчала. А Боонь напряженно вслушивался в ее дыхание, но оно сливалось с тихим шепотом листвы.

– Правда? – спросила она наконец и приложила к его щеке холодную ладонь. – А что с Яном?

– Оставят сына тебе. Подпишут документ, что никто тебя не тронет. Как только я получу бумагу, сразу покажу им остров.

Ни слова в ответ. Сердце в груди А Бооня громко колотилось. Он обхватил ладонями лицо Сыок Мэй.

– Мы будем вместе. – Теперь слова давались ему легко. – Сегодня вечером я расскажу обо всем Натали.

Сыок Мэй по-прежнему не отвечала. Почему она молчит? Ну пожалуйста, думал он в отчаянии. Скажи, что Дядя ошибся. Скажи, что мы вдвоем начнем новую жизнь.

– Ты очень добрый, – проговорила наконец Сыок Мэй.

Нет. Это неправильное слово. Разве это называется “добрый”? Он любит ее, нуждается в ней, она – его жизнь.

– Но, Боонь, у меня есть еще одна просьба, самая последняя.

А Бооня снова бросило в холод. Он представил себе ртуть в термометре – он и есть этот самый термометр, по его венам бежит холодная серебристая жидкость.

Сыок Мэй сказала, что для нее пути назад нет. Она уже сбежала от них, смирилась с тем, что ей придется скрываться. На самом деле она давно придумала, как доберется до соратников за границей, – она собиралась отправиться еще на прошлой неделе. А Боонь молодец, что договорился с га-менами, но отдать остров – она запустила руку в теплый грубый песок – ради ее свободы, когда она уже и так свободна, означает впустую пожертвовать островом. Пока она говорила, А Боонь вспоминал, как стремительно нагревается семечко каучукового дерева, если его потереть о камень. Он помнил это ощущение – словно у тебя в кулаке зажато крошечное пылающее сердце. Вот бы ему сейчас такое семечко. Он прижал бы его к руке Сыок Мэй, чтобы она вздрогнула, пришла в себя. Помнишь, спросил бы он тогда, помнишь, кто мы такие?

Но давно исчезли мальчик и девочка, которые дразнили друг дружку возле его дома. Он не знал, кто исчез первым, но их больше нет.

– Ты хочешь, чтобы я освободил Энь Сооня, – произнес он.

Глаза застилали слезы, и все же едва уловимый кивок Сыок Мэй он увидел – вернее, почувствовал.

От дома семьи Ли остались лишь раскаленные угли. Опоры, что больше трех десятилетий поддерживали дом, почерневшими обрубками торчали из земли, ротанговую крышу, когда-то спасавшую от ветра и штормов, пеплом разнесло по округе.

– Ладно, – сказал А Боонь, – считай, что все уже сделано.

Он все уладит. Как только га-мены согласятся и отпустят Энь Сооня, А Боонь заберет Сыок Мэй, и тогда они трое – она, Энь Соонь и Ян – отправятся на север или куда захотят.

А Боонь произнес все это медленно и спокойно. Он обнаружил, что все еще сжимает руку Сыок Мэй. Она стиснула его пальцы.

– Закрой глаза, – попросила она.

Он повиновался. Слезы обжигали веки.

– Чувствуешь? – прошептала она.

Их детская игра.

– Да, – прошептал он, стараясь унять горечь во рту, – чувствую.

– Жарко сегодня, да? Темнота теплая.

– Горячая.

“Мы плывем”. – “Взлетели над землей”. – “И земли больше нету”. – “Мы в воздухе”. – “Возьмешь меня за руку?” – “Вот, беру”. – “Какого цвета темнота?” – “Красная. По-моему, красная”. – “А мне кажется, скорее фиолетовая”. – “Мы остались одни, да? Все вокруг исчезли?” – “Да, мы одни”. – “И что будем делать?” – “Да что угодно”. – “А куда пойдем?” – “Куда захотим”.

Боонь понимал, что она по-прежнему его любит. Но это давно уже совершенно неважно.

Оба открыли глаза.

– Мне пора, – А Боонь поднялся, – Натали ждет.

Сыок Мэй тоже встала. Обхватила его руками, уткнулась ему в грудь. Он хотел было воспротивиться, но уступил – последняя прощальная ласка.

– Спасибо, – пробормотала она.

Ее слова, щекотавшие ему кожу, походили на далекое послание. Кончики пальцев у него были холодные, почти ледяные, она почувствовала это, когда он погладил ее по щеке. Боонь бросил на нее долгий взгляд. Последний. Густая тень прятала лицо Сыок Мэй в рваной темноте. Половина носа, четверть глаза и рот – все растворилось во мраке.

Глава 44