Великое расширение

Дядя смотрел, как уходит племянник. Затем огляделся. Наводящий тоску закопченный потолок, деревянный пол в щелях. Закрытые ставнями окна, толстый слой пыли повсюду. Кресло-качалка, тонкий тюфяк с торчащей из дыр ватой. Розовое полотенце, которым он вытирался, ополоснувшись.

Он оглядел каждый предмет, все до единого, каждую паутину в углу. Потянуло на улицу, вдохнуть влажный воздух, ощутить его ласковое прикосновение. Послушать одинокую птицу-носорога, которая прячется в остатках джунглей. Но это будет чересчур, тогда ему захочется и цикад услышать, погладить лодку, лежащую под домом, поставить ногу на деревянную ступеньку, поскрипывающую каждый раз, когда он переступал порог. И так до бесконечности. У него есть с чем попрощаться, и этого так много, что прощание может затянуться.

Дядя еще раз оглядел комнату. Ноги у него отяжелели, словно вросли в пол, пустили корни. С каждым шагом приходилось вырывать их. Однако ноги все же принесли его на кухню. Тесное помещение было завалено барахлом – старые газеты, простыни, рваные полотенца, мятая одежда, рыболовные сети. Когда-то полки прогибались от веса мешков с рисом, сеток с луком, жестянок с мясом, под полками стояла низкая деревянная скамеечка. На этой скамеечке Ма и Гэк Хуаи сидели, когда чистили чеснок или толкли чили. А вот кирпичный очаг, на котором приготовлено столько восхитительно вкусной еды. На одном из кирпичей лежал зеленый спичечный коробок, которым Ма пользовалась, разжигая очаг.

Да только все они исчезли – его сестра, Гэк Хуаи, Хиа, малыш А Хуат. Он снова услышал слова зятя, они часто возвращались к нему, сводя с ума: “А мы не способны ничего сделать? Ни драться, ни сбежать, хоть что-нибудь, что угодно?” Будь Па сейчас рядом, он бы знал, как поступить. Он бы восстал против га-менов, не позволил бы Бооню убедить всех остальных переехать.

А может, и нет. Может, он бы собрал вещи, продал лодку и первым переселился в эту бетонную башню. Дядя всю жизнь пытался загладить свою вину за то, что сделал с Па, и лишь сейчас до него дошло вдруг, что на самом деле он не знает, как повел бы себя Па, какую бы жизнь он прожил. Что все эти двадцать лет он лишь терзал себя предположениями и раскаянием. Прошлое осталось в прошлом, его не изменить и не удержать.

Запах, который почудился Бооню, был реален, он шел от двух канистр, стоящих на кухне. Дядя принялся неторопливо и методично поливать их содержимым старые простыни, рваные полотенца, сети. Газолин мгновенно впитывался. То же самое Дядя уже проделал в семи остальных домах. Чем больше растопки, тем лучше займется огонь. Старые тряпки и дерево горят лучше всего, а этого добра в брошенных домах полно.

Он поджигал дома, надеясь, что обвинят в этом га-менов. Поговаривали, что именно так они и действуют, что по их вине целые кварталы бараков вспыхивают посреди ночи, а их обитателям приходится переезжать в построенные квартиры. Но он опоздал. Все и так разъехались, по своей воле. Даже сочувствующие журналисты утратили интерес к пожарам. Дядя видел, что все его попытки бесполезны, он никого не победит. Га-мены переделают остров по своему вкусу, и ни ему, ни кому-то еще ничего с этим не поделать.

Дядя опустошил канистру, потом вторую.

Взял с очага зеленый коробок и уселся на низенькую деревянную скамеечку Ма. Подтянул колени к груди. Их дом сгорит восьмым – и последним.

Глава 43

Когда дом загорелся, А Боонь был уже на полпути к острову. Опустилась ночь. Мазки лунного света изредка оживляли чешую моря, гладкую, темную. Тарахтел мотор, пенились волны, горел дом. Когда А Бооню оставалась четверть пути, а туча на миг приоткрыла краешек луны, кухня почти полностью сгорела. Лодка пристала к берегу. Огонь перекинулся на комнаты. Боонь вышел на берег и направился к Сыок Мэй. Мощные деревянные опоры, на которых стоял дом, сдались, и пылающий дом рухнул на колени.

А Боонь узнает это, лишь вернувшись с острова. Сейчас же ему требовалось только одно – увидеться с Сыок Мэй, доказать, что Дядя ошибся. Дядя, который в эту самую минуту лежал там, где пламя было жарче и ярче всего, среди обратившихся в пепел простыней, полотенец, рыболовных сетей. Впрочем, этого А Боонь не знал.

Сыок Мэй сидела, привалившись спиной к казуариновому дереву, и читала, светя себе фонариком. Когда А Боонь подошел ближе, она взмахнула фонариком, так что яркая полоса выхватила из темноты деревья и скалы, вспугнув спящих в кустах птиц. Этот пляшущий луч почему-то обрадовал его. А Боонь вспомнил представления в театре теней, куда они с Сыок Мэй и одногруппниками когда-то часто ходили. Он ускорил шаг и споткнулся. Но, опустившись на плед рядом с Сыок Мэй, А Боонь почувствовал, что снова сомневается. Сыок Мэй удивленно рассмеялась.

– Что ты тут делаешь так поздно?

С ответом он не нашелся и просто положил голову ей на колени. При свете фонарика ее лицо казалось нежной луной, мерцающим светильником. Глаза поблескивали влажными темными пятнами. Как объяснить свое появление? Как донести до нее Дядины слова так, чтобы узнать правду?