Великое расширение

Солдаты были обескуражены: этот мальчишка, сам на вид полутруп, – просто грубиян или редкий дурак? Решив, что верно последнее, японцы рассмеялись и покинули их дом. “Умер, сэр, – передразнивали они, уходя. – Умер, сэр, умер”.

Японские грузовики с ревом колесили по прибрежным дорогам, из кузовов торчали стволы винтовок, будто сама растительность таила в себе угрозу, и, возможно, потому острова вели себя непредсказуемо. Они появлялись и исчезали, иногда внезапно вырастая перед лодкой Дяди и А Бооня и растворяясь в густом тумане. Рыба тоже попадалась странная. В сетях находили сиреневых раздутых окуней, треххвостых креветок, кальмаров, полностью заросших щупальцами. А Боонь никогда не забудет, как однажды они вытащили жутковатую, извивающуюся зубатку, на первый взгляд самую обычную, но, как позже выяснилось, безглазую и безротую.

Возможно, все изменилось из-за страха, которым пахла кожа рыбаков. А возможно, из-за стекающей в море крови убитых.

Несмотря на это, А Боонь с Дядей продолжали выходить в море. Голод заставлял утроить усилия – пускай даже острова давали хороший улов, они никогда не знали, удастся ли продать рыбу на рынке или ее отберут японцы. Как и многие дети в кампонге, А Боонь рос костлявым, с землистого цвета кожей, голод стал его неразлучным другом. Мальчик с радостью принимал его мучительные приступы, его цепкую привязчивость и постоянное головокружение. После смерти отца, в которой А Боонь винил себя – ему нужно было отговорить Па, предупредить Ма, чтобы та его остановила, – ему полагалось быть сильнее, чтобы защитить семью. Он считал, что заслужил страдания. Нередко он отдавал свою скудную порцию рисового отвара Хиа, говоря, что не голоден, хотя в животе урчало.

Дядя тоже часто отказывался от еды. Его недуг вернулся, но теперь у них не было денег на лечение, да и сам он словно и не стремился выздоравливать. После смерти Па от него веяло жутковатым спокойствием, он ходил медленно, точно лунатик, и часто не слышал, когда его окликали. Он снова и снова прокручивал в голове роковые дни, которые привели к смерти Па. Дядя часто думал, что это ему следовало умереть, ведь Па не хотел идти, Па не доверял японцам, это он, Дядя, решив подчиниться приказу, допустил губительную ошибку. И она привела к смерти Па.

Однажды утром, в начале войны, А Боонь с Дядей перевезли учителя Чи А на остров Бату. Говорили, что он тесно сотрудничает с военными группировками на Материке, а японцам это не нравится. Учитель скрывался в городе по знакомым, часто переезжал, однако японцы практически дышали ему в спину. “Может, хоть в кампонге помогут?” – в отчаянии спрашивал себя учитель Чи А. В кампонге помочь не могли. Все боялись навлечь на себя гнев японцев, если те узнают, что местные дали кров беглому смутьяну. И тогда А Боонь предложил: а что, если учитель Чи А спрячется в таком месте, которое несведущему не найти? На том и сошлись. Учитель Чи А провел на Бату несколько недель – спал под натянутым между двумя деревьями брезентом, ловил рыбу и пил воду, которую доставляли ему жители кампонга. Иногда, когда А Боонь отвозил учителю еду, к нему присоединялась и Сыок Мэй. Они, хоть и бессистемно, продолжали занятия и сблизились еще сильнее, чем прежде. Когда учитель Чи А наконец решил покинуть свое убежище и отважился совершить путешествие на север, Сыок Мэй плакала и цеплялась за его ногу. Война обошлась с ней жестоко. Девочка видела зверства японцев, тех самых, против которых боролись на Материке ее родители, и это убивало ее надежду на то, что мама по-прежнему жива и где-то прячется.

Все это время А Боонь старался не думать о Па. Ежедневной борьбы за выживание было достаточно, чтобы для остальных мыслей не оставалось места. И в семье о Па тоже не говорили, завернувшись в плотный, непроницаемый кокон молчания.

Тем не менее иногда, в утренней прохладе, пока сон еще не выветрился из головы, А Боонь открывал глаза, потягивался и звал: “Па!” А Боонь ждал, что Па откликнется, что он уже с час как проснулся, позавтракал и торопится выйти в море. Но вместо ответа до него доносились легкие шаги матери, тихое похрапывание Хиа. А потом сон выветривался и Боонь вспоминал, что произошло.

В те годы все исчезало. Дома, вера, правительства, пища, те, кого любишь, – А Боонь усвоил, что все это с легкостью исчезает и, в отличие от островов, способов вернуть исчезнувшее не существует.

Как умер Па? На далеком пляже, среди выстроенных в шеренгу незнакомых мужчин. Возможно, рядом с ним стоял молодой парень, а когда японцы приказали им подойти к воде, тот тихо заплакал. Сам Па плакать не стал бы. И, в отличие от некоторых других, не пытался уплыть – с цепями на щиколотках ты лишь позорно бултыхаешься возле берега. Остальные причитали, а Па оставался спокойным и полным достоинства. Возможно, равномерный шум волн придавал ему спокойствия, перед тем как пули впились ему в спину, возможно, теплый песок приятно согревал колени, а крики птиц звучали своего рода знакомым приветствием.

Глава 14