Великое расширение

Натали смотрела перед собой. Пейзаж за окном изменился. Буйная растительность уступила место деревянным строениям с оцинкованными крышами, покосившимся и ветхим. Из окон торчали деревянные жерди с развешанным на них бельем. На улицах играли босые дети. Возле сточных канав в поисках объедков рыскали собаки. Тощие коричневые цыплята клевали землю перед домами, а кумушки, болтая на крыльце, скребли закопченные горшки. Здесь все теснились на крохотном клочке земли, начиная с детей, которые, играя в догонялки, налетали друг на дружку, и заканчивая домами. Казалось, что эти жалкие строения не обваливаются лишь потому, что их подпирают соседние столь же жалкие лачуги.

– Я испугалась, но не плакала, – рассказывала Натали, – сказала себе, что надо идти и тогда непременно куда-нибудь приду, плантация же не бесконечная. И вот я шла и шла, пока солнце не скрылось за деревьями и повсюду не растянулись длинные черные тени. Мне не встретилась ни единая живая душа. Вокруг, точно кровью, истекали соком деревья, он капал в сосуды, подвешенные к стволам.

Люди – повсюду люди. Когда А Боонь смотрел на толпу, у него всегда кружилась голова. Лачуги за окном сменились новостройками, людей стало намного больше, появились рикши – худые жилистые мужчины, похожие на недокормленных волов. В их повозках сидели элегантные дельцы – сикхи в аккуратных тюрбанах, китайцы в очках и европейских костюмах, редкие краснощекие ан мо. Излучающие безмятежность пассажиры сидели неподвижно, положив на колени портфели, а рикши тянули повозки по грязной дороге. Всем своим весом они налегали на оглобли, плечи вздымались, грозя того и гляди выскочить из суставов.

– И что случилось дальше? Как ты добралась до дома? – спросил А Боонь.

– Меня нашли. Рабочий из ночной смены. Я до сих пор его помню. Когда мы шли домой, он угостил меня сливочной тянучкой. Вкуснее конфеты я в жизни не ела. – Она взглянула в окно: – Ой, да мы уже почти приехали.

Вокруг громоздились массивные кирпичные здания. Некоторые с узкими фасадами, узкими окнами и металлическими крышами. Другие выглядели более вычурно, с высокими, в человеческий рост, окнами, лепниной и колоннами. Прежде принадлежавшие ан мо, эти дома строили индийские рабочие, которых больше тысячи лет назад впервые привезли сюда на кораблях.

– Ты же не в первый раз в городе? – спросила Натали.

А Боонь подавил улыбку и покачал головой. Вопрос по-своему забавный. Такие, как Натали, часто думают про жителей кампонгов именно так. Деревенщины. Дикари, никогда не выезжающие за пределы собственной деревни.

– Не в первый, – ответил А Боонь. Он хотел было пошутить, однако решил воздержаться и признался: – Но каждый раз у меня такое чувство, будто я тут впервые, тут все так быстро меняется.

Натали с довольным видом кивнула:

– Да, работу тут проделали отличную. Но еще предстоит сделать немало. Например, все эти бараки, – Натали показала на кучку деревянных домов (“Бараки”, – повторил про себя А Боонь, запоминая новое слово), – ужасно опасны во многих отношениях. Те же пожары. Если полыхнет, все тут сгорит за минуту. Нужно избавиться от них, потому мы и строим эти новые квартиры. Потому нам и необходима земля.

Кого, интересно, Натали имеет в виду под “мы”? Она часто так говорит. Боонь всегда думал, что она подразумевает га-менов или остров вообще. Но вдруг она имеет в виду только их двоих? Себя и Бооня.

Вот потому Натали и А Бооню нужны эти новые квартиры. Вот потому Натали и А Бооню необходима земля.

Автобус остановился перед большим серым зданием. В бетонных стенах поблескивали большие квадратные окна.

– Все, приехали, – сказала Натали.

Она убрала руку с локтя А Бооня – как ни в чем не бывало, словно последние двадцать минут их руки не соприкасались, словно он не ощущал, как пульсирует кровь у нее под кожей. Они вышли из автобуса. А Боонь внезапно понял, что Натали рассказала историю не до конца. Он так и не узнал, почему она стала работать на га-менов. Но они уже стояли перед входом в министерство. Момент был упущен.

Натали прижала ладони к вискам, приглаживая выбившиеся из прически волосы. Руки у нее слегка дрожали.

О том вечере на плантации Натали уже много лет никому не рассказывала. Однако и сейчас рассказала А Бооню не все. Умолчала о том, как рабочий, провожавший ее до дома, признался ей в темноте, что она похожа на его маленькую дочку – у той тоже были длинные красивые волосы, совсем как у Натали, и она умерла год назад.

– Как это? – сонно спросила Натали. Ей казалось, будто ее руки и ноги обмотаны марлей и будто она передвигается во сне.

– Она болела, – ответил работник.

– А ты вызвал доктора? – спросила Натали.

Мужчина помолчал, а потом грустно усмехнулся.

– У нас все равно еды не хватало, – проговорил он, – она бы не выжила. Так что все к лучшему.

Сливочная карамелька, прежде такая вкусная, внезапно сделалась горькой. Тени деревьев грозно тянулись со всех сторон, и ей чудилось, что они наблюдают за ней.